курган. бизнес

Бог – в помощи

История храма Александра Невского началась во второй половине XIX века, в эпоху закладки Транссибирской железной дороги. С 1993­го по 2015 год он был единственным в городе кафедральным собором. Строгое оформление, высокие окна, пропускающие солнечные лучи, сияющие золотые главы – сегодня это сердце Курганской епархии и блестящий образец архитектурного эклектизма. В советский период храм повидал всякое. Трактор у входа, музейный экземпляр пулемета «Максим» ­ вместо иконостаса – это лишь малая часть исторической правды. Возвращение под крыло РПЦ далось нелегко: к 90­м фундамент здания оказался подтоплен и начал гнить. Чтобы собор вновь принял прихожан, понадобилось залить метровый слой бетона, отремонтировать кладку и даже привезти в Курган мощные вышку и автокран: механизмов, способных работать на высоте куполов, в городе тогда не было. Восстановительные работы выполнил АК «Корвет». Его бессменный директор Анатолий Чернов рассказал, почему помогает церкви и как оценивает религию в современном контексте.

- Анатолий Васильевич, восстановление кафедрального собора Александра Невского было вашей инициативой?

- Я хотел бы обратить внимание на один очень важный момент. Я убежден, что заслуга возрождения или строительства храма всегда принадлежит тому, кто вдохновил на это благое дело. При ком были созданы условия и появились предпосылки. Я помогал епископу Михаилу, первому владыке Курганской епархии, как человеку, который мне понравился, чрезвычайно талантливому и доброму. При том, что он был серьезно болен, и не одной, как говорится, болячкой, он думал не о себе, а об окружающих, старался сделать все, чтобы возродить здесь приход. Примерно такой же мотив был и у меня. Я хотел, чтобы люди, которым это нужно, могли пойти в церковь.

Помню, когда работы были закончены, мы собрались, чтобы поздравить друг друга, порадоваться, что храм принял свой исторический облик. С нами был некто Колин, представитель американской фирмы, с которой мы сотрудничали. Он попросил слово и сказал следующее: «Сегодня я увидел, как на большой высоте была проделана высококлассная инженерная работа. Но главное не это. Я увидел, что собрались люди, и многие из них плакали, им это было важно. Вы сделали большое дело для них, и за это я вашу фирму еще больше уважаю».

Вот, наверное, ответ на вопрос об инициативе. А останавливаться на полпути не в моем характере. И, несмотря на то, что с нынешним владыкой Иосифом у меня практически нет контактов, благоустройство храма Александра Невского и другие начатые изменения в епархии мы закончили силами «Корвета». Я считаю, дело довели до конца. Храм работает так, как должен. Конечно, за ним надо постоянно следить, но это уже не серьезные восстановительные работы, а текущий ремонт, необходимый в уходе за любым помещением.

- А храм Пантелеймона-­целителя в Рябково? Тоже владыка Михаил вдохновил?

- Уже владыка Константин. Они оба очень много работали, а я просто оказывал помощь. То же самое могу сказать и про отца Владимира, бывшего настоятеля храма Пантелеймона­-целителя. Это инициативный и душевный человек, за что его и любили прихожане. Да и храм­-то начали строить, потому что приход образовался серьезный. Когда я с отцом Владимиром познакомился, увидел, как он хлопочет, мы поставили рекорд: здание возвели за год. Люди на его службах даже снаружи стояли – мы вновь убедились, что сделали нужное дело. Потом отец Владимир решил открыть воскресную школу в вагончике, где раньше проводил службы. Какое­-то время она работала, но с тех пор как его перевели в другое место, там воцарились развал и разруха.

Я не буду заявлять, что я истово верующий или высокоидейный. Но и грехи замаливать не собираюсь, нет у меня таких грехов. Знаете, как говорят: «Ага, раз строит высокий храм, значит, грехи у него такие же великие!» Это, как и любая спонсорская помощь, для людей, чтобы они могли прийти, помолиться, есть же моменты чисто человеческие. Поставил свечку за здравие или упокой души, вспомнил близких…

- Благодаря жертвователям РПЦ почти наполовину восстановила дореволюционное число храмов. Но при этом эксперты уверены, что вернуться к прежнему уровню религиозности в обществе невозможно.

- Я убежден: приток или отток людей в церквях зависит только от священнослужителей. Пока курганской епархией руководили владыки Михаил и Константин, резко росли и число храмов, и число прихожан. Одни приходы пустеют, другие – переполнены. При этом не нужно оценивать их, как раньше, – всей деревней в субботу пошли на службу. Сейчас это действительно невозможно: стиль жизни общества изменился – в эту субботу пришли одни, в следующую – другие.

Однако такого количества верующих в царской России, как мы привыкли думать, не было. Считается, все поголовно верили, потому что народ был темный, дремучий, но это неправда. Мы и сейчас так думаем о деревенских; да вы сядьте, поговорите с этими ребятами, у них чувство юмора не хуже, чем у горожан просвещенных, и образ мысли не очень-­то отличается. Раньше хватало и атеистов, и тех, кто воспринимал посещение храма как обязанность, – молча отстоял на службе, и все. Да и развлечений­-то – театров, домов культуры – было меньше. А теперь появилась конкуренция, и нужно думать, что сделать, чтобы люди слушали не только рэп в интернете, но и проповеди о самом главном. Но я в этом отношении не пессимист, считаю, церковь на это способна.

Не буду заявлять, что я истово верующий или высокоидейный. Грехи замаливать не собираюсь, нет у меня таких грехов. Как говорят? «Раз строит высокий храм, значит, грехи у него такие же великие!». Это, как и любая спонсорская помощь, для людей, есть же моменты чисто человеческие.
- То есть сейчас патриарх Кирилл конкурирует с рэпером Гнойным?

- В какой­-то степени да – по части молодежи.

- И что­-то мне подсказывает, что Гнойный выигрывает, потому что он искренний, не замазывает часы в отражении.

- Не уверен, что Гнойный так уж откровенен. И потом откровенность бывает разная. Гнойный затрагивает одни струны души, церковь – другие, это же вечная борьба. Всегда был Сатана и был Бог. Если не было бы Сатаны, не было бы и Бога. Так устроена жизнь. Как вы можете сказать, что такое добро, если не знаете, что такое зло? Это вечное испытание, вечный вопрос, на какую сторону ты встанешь.

- Я бы не стала определять Гнойного на сторону дьявола: парень-­то неплох, просто живет в другой парадигме. Говорит о тех же ценностях, что и мы, только в иной форме.

- Если он идет в нужную сторону через отрицание – ради Бога. Вспоминаю Высоцкого: «А мы живем в мертвящей пустоте, попробуй надави – так брызнет гноем». Между прочим, написано в середине XX века.

- Есть мнение, что, чем труднее народ живет, тем больше он строит храмов. Вы думаете, это правда?

- Я считаю, это никак не связано. Некоторые люди пытаются ничего не делать и говорить разные заумности. Тем более, храмы сегодня строит не народ. Другое дело, что в трудные минуты надо куда-­то пойти, для этого храм и нужен, но когда эти трудные минуты наступают, строить что-­либо уже поздно. Я бы такую зависимость не выводил, самые разные у нас были скачки – от дефолта до уверенного роста жизненного уровня. Не может жизнь всегда идти аккуратно под 45 градусов вверх, через определенное время необходимость в чем­-то иссякает, и начинается спад. Тогда надо подкорректировать себя и понять, как продолжить свою деятельность на благо людей. Благо людей должно быть единственной парадигмой для церкви. Она играет роль посредника и должна делать это добросовестно. Я знаю верующих, которые не ходят в церкви: да, в Бога я верю, но на службу не пойду, потому что у одного часы, у другого еще что­то, третий ведет себя безобразно.

- Вы считаете себя воцерковленным?

- Да не понимаю я, что это за термин. Постоянно ходить на службы у меня времени нет. Я считаю себя промышленником, я воцерковленный вот тут, на этом заводе. Нет дня, чтобы я здесь не появился, если только не в командировке, – неважно, суббота на дворе или воскресенье. Бывает, хожу на ночные службы, на Рождество… Если есть возможность послушать, что говорят, подумать, почему нет? Но я не то чтобы ортодокс.

Я считаю себя промышленником, я воцерковленный вот тут, на этом заводе. Бывает, хожу на ночные службы, на Рождество… Если есть возможность послушать, что там говорят, подумать, почему нет?
- Как вы считаете, сращение церкви с государством – нормально? Ведь организатором приезда патриарха Кирилла в Курган стала администрация области.

- Если папа римский приезжает в какое-­либо государство, принимающей стороной всегда выступает администрация. Владыке Иосифу, как и главе любой епархии, нереально самому организовать приезд такого уровня. У него нет ресурсов; надо координировать и ФСБ, и ФСО, и полицию, и все перемещения – это может только губернатор. Другое дело, что оплачивать все должна церковь. И деньги у нее есть. А когда расходы на эти цели покрывает бюджет области, – абсолютно неправильно. Я знаю, прошла жалоба: оказалось, администрация выделяла Иосифу автомобиль с водителем. Губернатор пусть хоть всю свою годовую зарплату несет в церковь, но нельзя это делать за счет бюджетных средств, тем более, когда этот бюджет дефицитный.

А так никакого сращения я не чувствую. Если судить по тому, что я вижу в Кургане, скорее государство с церковью в контрах. А как еще назвать ситуацию, когда администрация судится с Иосифом за гараж?

Вот сегодня праздник Курбан­байрам, мусульмане весь день с экрана не сходят. У нас другая беда: церковь не является отдельным государством, но сами ее представители так не считают. Думают, что всесильны в своих епархиях и не должны подчиняться законам. Свои порядки: что хотим, то и воротим.

- Архимандрит Софроний (Сахаров) говорил в свое время, что в этом мире по­-евангельски жить нельзя, можно только умирать. Что вы об этом думаете?

- Я его мысль понимаю следующим образом. Когда священники говорят «греши и кайся», это неправильно. Если согрешил, надо покаяться, но не надо считать, что ты согрешил, пришел, покаялся, и все хорошо. Так и здесь. В этом мире жить по Евангелию очень сложно, надо становиться отшельником. И вообще, если строго придерживаться заповедей, можно просто не выжить. В нашей родной стране невозможно жить даже по законам: будешь их все соблюдать – останешься голодным. Надо понимать Евангелие как идеал, к которому следует стремиться как на высоту: чем ближе, тем труднее.

- В русской православной традиции есть понятие «нести свой крест». Что такое русский крест, по вашему мнению?

- Для каждого, наверное, значение свое. Свое дело, семья, дети, внуки.

- Значит, нет разницы между русским крестом и, допустим, американским?

- Думаю, есть. Некоторые отличия могут менять понятия кардинально. Да, и мы, и американцы едим и пьем почти одно и то же, живем теперь уже в одинаковых домах. Но в их образе жизни больше, не скажу, чтобы не обидеть, стяжательности, но внимания к материальному. Они молятся на материальную собственность. У нас, возможно, все изменится со следующим поколением, а пока собственность все-­таки не единый бог.

- А мы не льстим себе, когда так думаем?

- Мое мнение – нет. Насколько я имел возможность общаться и видеть. Конечно, для страны русский крест в широком смысле слова связан с духовностью народа, с тем, как мы понимаем справедливость. Потому что действительно есть моменты, которые отличают нас от других наций.

- Я разговаривала с человеком, который построил большой храм. Спросила: «Верите ли вы в Бога?» Он ответил удивительно: «Я в него не верю, но я его боюсь». У меня в связи с этим вопрос: как вы думаете, в церкви больше людей боящихся или людей любящих?

- Я такого опроса не проводил, и фантазировать по ощущениям не стану. Но хотелось бы, чтобы было больше любящих. Многие идут в церковь со своим несчастьем. А когда человек говорит «я боюсь», возникает вопрос: а что же такого он натворил? Кары Божьей боится? Это все равно, что работать из­под палки. Страх перед неизбежным – это в принципе неправильно, это парализует, отвлекает, не дает сделать то, что ты еще мог бы.

- Когда мы обращаемся к Богу? Когда нам страшно за близких. Наши молитвы носят характер сделки. Господи, только сделай, чтобы все было хорошо, а я – вот те крест! – буду хорошая.

- Это не сделка, это скорее инстинкт, не вижу в нем ничего плохого. Все в трудных ситуациях ищут, кто мог бы помочь. И если друг не в состоянии решить твою проблему, если не знаешь, к кому обратиться, только высшие силы могут спасти. Вера может излечить физически, она обладает эффектом плацебо. Может и душу поправить. И с тем, что говорил патриарх, я полностью согласен: если ты ни во что не веришь, тебе все равно, как себя вести. А если веришь, для начала в Бога, понимаешь, что надо жить по его заповедям, начинаешь сам себя тихонечко поправлять.

- Сейчас в церковь больше ходят все­-таки пожилые люди. Конечно, молодежь тоже, но это нельзя назвать тенденцией. Какой должна быть религия, чтобы вписаться в современный контекст?

- Надо уйти от догм времен средневековья, когда ведьм сжигали на кострах и расправлялись с теми, кто говорил, что земля круглая. Я вижу, что сегодня наука делает определенные шаги в сторону веры, ведь многие крупные ученые открыто заявляют: да, Бог есть. Они не могут сказать, что это именно Иисус, например, но они начинают признавать божественное начало, душу – это работает на церковь, на все конфессии. Эйнштейн в итоге тоже признал Бога. И церковь, в свою очередь, должна бы в сторону науки посмотреть, использовать современные знания. Потому что любой организм, застывая в развитии, потихоньку разрушается и умирает. А религия – те же самые когнитивные технологии, объединенные на определенные цели с помощью слова, идей. Самое главное, чтобы те, кто проповедует эти ценности, по максимуму их соблюдали.

- Что такое христианская свобода в вашем понимании?

- Помню из философии: свобода есть осознанная необходимость. И знаю более простое объяснение этого слова: она заканчивается за полметра до твоего носа. Свобода и вседозволенность – совершенно разные вещи, поэтому, я так понимаю, христианская свобода заложена в заповедях, начиная с «не сотвори себе кумира». А я бы эту заповедь написал не так: не сделайся кумиром сам для себя. Что, кстати, и сделал Иосиф, это самый большой его грех. Он считает, что один великий, разругался со всеми.

- Не воруй, не убей, не прелюбодействуй: осознав эти ограничения, в их пределах ты остаешься свободен. Свободен творить добро.

- Вы собираетесь помогать церкви и дальше?

- Я и сейчас занимаюсь этим, ведь благоустройство храма Александра Невского закончили совсем недавно. Я могу по-­разному относиться к владыке. Но к людям свое отношение не меняю. ///





Follow UNO on Facebook
Беседовала Елена Тельпиз
Записала Марина Кваш
Фото: Евгений Кузьмин
Made on
Tilda