челябинск. бизнес
Есть, чтобы жить
Татьяна Кузнецова и Александр Клинов -
о профессиональном аппетите и отношении к себе.
о профессиональном аппетите и отношении к себе.
Atis Faber остается верен себе: продолжает принимать гостей и отвечать на их вопросы, впервые затрагивая не только прикладную, но и философскую сторону стоматологии. Кандидат экономических наук, доцент Татьяна Кузнецова поговорила с главным врачом клиники, Александром Клиновым, о том, что заставляет медицину развиваться, как связаны мигрени и прикус и как решиться на операцию.
- Александр Николаевич, вас сейчас редко застанешь в Челябинске. Куда пропали?
- Мы с семьей переехали в Геленджик, сейчас я прилетаю сюда на работу. В профессии я достиг многого, и думал, что смогу замедлиться и спокойно жить. Не получается. Всего себя я положил на профессию. У
меня даже не сформировалось привязанностей, хобби. В Новороссийске есть приличная по техническому оснащению клиника. Но клинический уровень не дотягивает, медицина там по большому счету слабая.
- Я тоже об этом слышала: это касается и государственной, и частной медицины...
- У меня сформировалось мнение: какой народ, такая и медицина. Другой не будет, потому что люди не осознают ее необходимость, обязательность, ценность. Классическая картина: местные дамы накачивают себе губы, наклеивают ресницы, а за красивым фасадом гнилые зубы и изо рта идет неприятное амбре. Девушки делают только передний зубной ряд, зону улыбки, а дальше... Я потрясен: как же любовь к себе? Ведь люди – не кошки. Разве у нас девять жизней? В какой из них мы собираемся жить в гармонии со своим телом? Я наблюдаю за новороссийскими коллегами – клиника существует на рынке 17 лет, а пациенты, которые наблюдались в ней все это время, приходят с серьезными осложнениями. У нас в Челябинске другой принцип: к нам приходят пациенты, мы оцениваем ситуацию, определяем, что нужно сделать немедленно, а дальше шаг за шагом идем к оздоровлению, достигаем стабилизации всех негативных моментов и, следовательно, нового качества жизни. Это наша миссия.
- Это к вопросу об экономике как портрете социума. Когда нет ни поведенческой модели, ни модели продаж, отсутствует и миссионная часть. А она могла бы выглядеть, например, так:
«Моя задача не залечить кариес, а поднять уровень отношения к себе». Вообще русские себя недостаточно любят, особенно женщины. У нас комплексы еще праславянские, не говоря уже о советских, когда гендерный шовинизм цвел. А ведь красиво сказано: «Когда ты себя любить начнешь?»
- Да. Любить себя по-настоящему. Быть красивой, а не казаться.
- Получается, Челябинску повезло: мы иначе относимся к жизни, имеем другой уровень благосостояния.
- Слава богу, в Челябинске иначе. По крайней мере, жизнь более активна, и она провоцирует человека держать себя в форме. И, наверняка, в основе моей востребованности лежит 32 года практики здесь. Пациенты меня знают, доверяют мне.
- Мы с семьей переехали в Геленджик, сейчас я прилетаю сюда на работу. В профессии я достиг многого, и думал, что смогу замедлиться и спокойно жить. Не получается. Всего себя я положил на профессию. У
меня даже не сформировалось привязанностей, хобби. В Новороссийске есть приличная по техническому оснащению клиника. Но клинический уровень не дотягивает, медицина там по большому счету слабая.
- Я тоже об этом слышала: это касается и государственной, и частной медицины...
- У меня сформировалось мнение: какой народ, такая и медицина. Другой не будет, потому что люди не осознают ее необходимость, обязательность, ценность. Классическая картина: местные дамы накачивают себе губы, наклеивают ресницы, а за красивым фасадом гнилые зубы и изо рта идет неприятное амбре. Девушки делают только передний зубной ряд, зону улыбки, а дальше... Я потрясен: как же любовь к себе? Ведь люди – не кошки. Разве у нас девять жизней? В какой из них мы собираемся жить в гармонии со своим телом? Я наблюдаю за новороссийскими коллегами – клиника существует на рынке 17 лет, а пациенты, которые наблюдались в ней все это время, приходят с серьезными осложнениями. У нас в Челябинске другой принцип: к нам приходят пациенты, мы оцениваем ситуацию, определяем, что нужно сделать немедленно, а дальше шаг за шагом идем к оздоровлению, достигаем стабилизации всех негативных моментов и, следовательно, нового качества жизни. Это наша миссия.
- Это к вопросу об экономике как портрете социума. Когда нет ни поведенческой модели, ни модели продаж, отсутствует и миссионная часть. А она могла бы выглядеть, например, так:
«Моя задача не залечить кариес, а поднять уровень отношения к себе». Вообще русские себя недостаточно любят, особенно женщины. У нас комплексы еще праславянские, не говоря уже о советских, когда гендерный шовинизм цвел. А ведь красиво сказано: «Когда ты себя любить начнешь?»
- Да. Любить себя по-настоящему. Быть красивой, а не казаться.
- Получается, Челябинску повезло: мы иначе относимся к жизни, имеем другой уровень благосостояния.
- Слава богу, в Челябинске иначе. По крайней мере, жизнь более активна, и она провоцирует человека держать себя в форме. И, наверняка, в основе моей востребованности лежит 32 года практики здесь. Пациенты меня знают, доверяют мне.
“
ЧЕЛОВЕКУ НУЖНЫ ЗУБЫ, ЧТОБЫ ЕСТЬ! ФИЗИЧЕСКИ МЫ С ВАМИ
– ПОТРЕБИТЕЛИ ЭНЕРГИИ, И ПРИНЯТЬ ЕЕ МОЖЕМ ТОЛЬКО В
ОДНОМ СЛУЧАЕ – ЕСЛИ СУМЕЕМ ИЗМЕЛЬЧИТЬ ЕДУ
– ПОТРЕБИТЕЛИ ЭНЕРГИИ, И ПРИНЯТЬ ЕЕ МОЖЕМ ТОЛЬКО В
ОДНОМ СЛУЧАЕ – ЕСЛИ СУМЕЕМ ИЗМЕЛЬЧИТЬ ЕДУ
- Могу сказать, что главное – в услуге, хоть образовательной, хоть лечебной, – человек, который ее предоставляет. Он формирует среду, подход. Впечатление о докторе складывается по тому, как он
смотрит, говорит, какие глобальные задачи ставит (повышение уровня культуры или здоровья). И задача клиники – сделать так, чтобы все озвученное не было завязано на ком-то одном. Надо
пытаться сформировать собственную школу.
- Школа есть и достойная. Мы праздновали 20-летие компании «Вэладент» и в честь него организовали вторую научно-практическую конференцию. Присутствовали сотрудники всей группы компаний: «Вэладент», Atis Faber, «Зуб даю» (мы приросли еще одной клиникой). Среди них было 30 моих учеников, пятеро – выступали. Представляете, какой кайф я испытывал от того, что это все мои бывшие студенты, мои стажеры, курсанты, кому я передаю свои знания и опыт. У меня есть смена.
- Я хочу отойти от вопросов про зубы и поговорить про осознанность, про отношение человека к себе. Простой пример: с точки зрения маркетинга, тот, кто резко меняет ситуацию на рынке? – герой. Так, например, сделали производители йогуртов, когда заходили в страны, где не существовало культуры их потребления. Именно тот, кто меняет модель поведения потребителя и начинает воспитывать людей своей парадигмой, – мегапобедитель. И инструмент этого –
пропаганда, культивирование.
- Согласен. Когда я приехал в Новороссийск и увидел ситуацию с зубами у людей, первое, что сделал, –
опубликовал интервью. Не о винирах, как мне предлагали, а о том, зачем человеку вообще нужны зубы.
Человеку нужны зубы, чтобы есть! Физически мы с вами – потребители энергии, и принять ее можем только в одном случае – если сумеем измельчить еду. Если сделать это эффективно не получится, мы осложним работу системы пищеварения и приобретем массу проблем с кишечником и желудком. А впоследствии и нарушение
иммунитета.
- Тогда вы выбрали неправильный глагол)) Зубы нужны, чтобы жить))
- Во, спасибо! Расскажу об этом во второй статье. А еще мы часто слышим: «Какая у него улыбка! Какое свежее дыхание!» – и возникает культ потребительства. Человек приходит к врачу, выкладывает энную сумму и говорит: сделайте меня похожим на образ, который всем нравится. Но это невозможно. Кроме улыбки нужно заниматься и другими вещами: правильно питаться, вовремя спать ложиться, пить достаточно воды, развивать себя, читать. Короче говоря, жить полноценной человеческой жизнью. Если же вы пребываете в иллюзиях, что вы отдадите деньги и станете здоровым, – нет, так не получится. Необходимо стать участником этого процесса, причем активным.
смотрит, говорит, какие глобальные задачи ставит (повышение уровня культуры или здоровья). И задача клиники – сделать так, чтобы все озвученное не было завязано на ком-то одном. Надо
пытаться сформировать собственную школу.
- Школа есть и достойная. Мы праздновали 20-летие компании «Вэладент» и в честь него организовали вторую научно-практическую конференцию. Присутствовали сотрудники всей группы компаний: «Вэладент», Atis Faber, «Зуб даю» (мы приросли еще одной клиникой). Среди них было 30 моих учеников, пятеро – выступали. Представляете, какой кайф я испытывал от того, что это все мои бывшие студенты, мои стажеры, курсанты, кому я передаю свои знания и опыт. У меня есть смена.
- Я хочу отойти от вопросов про зубы и поговорить про осознанность, про отношение человека к себе. Простой пример: с точки зрения маркетинга, тот, кто резко меняет ситуацию на рынке? – герой. Так, например, сделали производители йогуртов, когда заходили в страны, где не существовало культуры их потребления. Именно тот, кто меняет модель поведения потребителя и начинает воспитывать людей своей парадигмой, – мегапобедитель. И инструмент этого –
пропаганда, культивирование.
- Согласен. Когда я приехал в Новороссийск и увидел ситуацию с зубами у людей, первое, что сделал, –
опубликовал интервью. Не о винирах, как мне предлагали, а о том, зачем человеку вообще нужны зубы.
Человеку нужны зубы, чтобы есть! Физически мы с вами – потребители энергии, и принять ее можем только в одном случае – если сумеем измельчить еду. Если сделать это эффективно не получится, мы осложним работу системы пищеварения и приобретем массу проблем с кишечником и желудком. А впоследствии и нарушение
иммунитета.
- Тогда вы выбрали неправильный глагол)) Зубы нужны, чтобы жить))
- Во, спасибо! Расскажу об этом во второй статье. А еще мы часто слышим: «Какая у него улыбка! Какое свежее дыхание!» – и возникает культ потребительства. Человек приходит к врачу, выкладывает энную сумму и говорит: сделайте меня похожим на образ, который всем нравится. Но это невозможно. Кроме улыбки нужно заниматься и другими вещами: правильно питаться, вовремя спать ложиться, пить достаточно воды, развивать себя, читать. Короче говоря, жить полноценной человеческой жизнью. Если же вы пребываете в иллюзиях, что вы отдадите деньги и станете здоровым, – нет, так не получится. Необходимо стать участником этого процесса, причем активным.
“
ГЛАВНОЕ – В УСЛУГЕ, ХОТЬ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЙ, ХОТЬ ЛЕЧЕБНОЙ, –
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ЕЕ ПРЕДОСТАВЛЯЕТ. ОН ФОРМИРУЕТ СРЕДУ,
ПОДХОД. ВПЕЧАТЛЕНИЕ О ДОКТОРЕ СКЛАДЫВАЕТСЯ ПО ТОМУ, КАК ОН СМОТРИТ, ГОВОРИТ, КАКИЕ ГЛОБАЛЬНЫЕ ЗАДАЧИ СТАВИТ
(ПОВЫШЕНИЕ УРОВНЯ КУЛЬТУРЫ ИЛИ ЗДОРОВЬЯ). И ЗАДАЧА КЛИНИКИ – СДЕЛАТЬ ТАК, ЧТОБЫ ВСЕ ОЗВУЧЕННОЕ НЕ БЫЛО ЗАВЯЗАНО НА КОМ-ТО ОДНОМ. НАДО ПЫТАТЬСЯ СФОРМИРОВАТЬ
СОБСТВЕННУЮ ШКОЛУ
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ЕЕ ПРЕДОСТАВЛЯЕТ. ОН ФОРМИРУЕТ СРЕДУ,
ПОДХОД. ВПЕЧАТЛЕНИЕ О ДОКТОРЕ СКЛАДЫВАЕТСЯ ПО ТОМУ, КАК ОН СМОТРИТ, ГОВОРИТ, КАКИЕ ГЛОБАЛЬНЫЕ ЗАДАЧИ СТАВИТ
(ПОВЫШЕНИЕ УРОВНЯ КУЛЬТУРЫ ИЛИ ЗДОРОВЬЯ). И ЗАДАЧА КЛИНИКИ – СДЕЛАТЬ ТАК, ЧТОБЫ ВСЕ ОЗВУЧЕННОЕ НЕ БЫЛО ЗАВЯЗАНО НА КОМ-ТО ОДНОМ. НАДО ПЫТАТЬСЯ СФОРМИРОВАТЬ
СОБСТВЕННУЮ ШКОЛУ
- Что вы считаете пределом, вершиной в профессии для себя?
- Думаю, правильный ответ – нет предела совершенству, всегда есть к чему стремиться. Наука дает нам новые
решения, которые нужно учиться применять на практике. Обучение никогда не заканчивается.
- А в плане бизнеса? У вас клиника европейского уровня. Мне кажется, от столичных больниц
вы ничем не отличаетесь. Оборудование в Atis Faber – премиальное. Иногда к нам приезжают московские доктора и удивляются, что, оказывается, в Челябинске есть такая техника, а главное – ее умеют использовать даже лучше, чем в столице. Русские – одна из самых смекалистых наций. Наша история поколение за поколением абсорбировала принципы выживания, и в провинции это проявляется, как нигде.
- Да, в России многое не благодаря, а вопреки. Но как премиальная клиника мы обязаны строго соблюдать протокол. Есть научно обоснованные клинические рекомендации, от которых нельзя отходить. Если внедрять в работу то, что мы называем «русской смекалкой», это может привести к непредсказуемому итогу. Нам важно, чтобы пациент получил наилучший вариант лечения и долгосрочный, предсказуемый, ожидаемый результат. Еще можно говорить о смекалке как о способности быть в тренде, угадать, что станет актуальным в будущем. Но как экономисты говорят, «рынком движет спрос», так и нам показывают направление пациенты.
- И все же, что вы сочли бы высшей точкой? У вас есть школа, ученики, вы главврач одной из лучших клиник, есть клиентура и благодарные пациенты. Что еще?
- Вы меня поставили в тупик. Повод задуматься. В плане профессионального роста мы должны быть благодарны пациентам. Потому что идем учиться не ради чистого знания. Это желание возникает из-за того, что к врачам приходят люди с проблемами и задают вопросы, на которые у нас нет ответа. У докторов стремление помогать остается главным двигателем прогресса. Тем, что заставляет ехать, учиться, погружаться в новую область.
- То есть вам не все равно.
- Да. Невозможно лечь спать, если ты ответил не на все вопросы, которые поставил перед тобой день. Я привожу технологию, чтобы решать проблемы или чтобы их не возникало вовсе. Потолка нет и не будет до тех пор, пока мы слышим своих пациентов. Atis Faber создавался не для меня, Клинова Александра Николаевича, а для людей, которые приходят, рассчитывая на помощь.
Если говорить о физической стороне вопроса, у нас есть планы на расширение, открытие офиса в Екатеринбурге. Клиника будет под тем же именем, тоже премиального класса. А значит, должна соответствовать нашим критериям. Так получилось, что в более столичном и академичном Екатеринбурге уровень стоматологии ниже, чем в Челябинске.
- Это странно, потому что обычно услуга следует за рублем. Там нет «школы»?
- Их институт и конкретно стоматологический факультет существуют дольше наших. Возможно, именно из-за академического консерватизма они не прыгнули так далеко, как Челябинск. Мы раньше начали заниматься имплантологией, привели в город новые технологии. В частности, я первый на Урале стал ставить скуловые имплантаты.
- Чем Челябинск отличался от Екатеринбурга? У нас были примерно равные исходные возможности в 70-х годах. За исключением небольшого перекоса в промышленности – в Свердловске был больше объем высокотехнологичных производств. Соответственно, выше средний уровень образования, за которым подтягивалась культура.
- Думаю, правильный ответ – нет предела совершенству, всегда есть к чему стремиться. Наука дает нам новые
решения, которые нужно учиться применять на практике. Обучение никогда не заканчивается.
- А в плане бизнеса? У вас клиника европейского уровня. Мне кажется, от столичных больниц
вы ничем не отличаетесь. Оборудование в Atis Faber – премиальное. Иногда к нам приезжают московские доктора и удивляются, что, оказывается, в Челябинске есть такая техника, а главное – ее умеют использовать даже лучше, чем в столице. Русские – одна из самых смекалистых наций. Наша история поколение за поколением абсорбировала принципы выживания, и в провинции это проявляется, как нигде.
- Да, в России многое не благодаря, а вопреки. Но как премиальная клиника мы обязаны строго соблюдать протокол. Есть научно обоснованные клинические рекомендации, от которых нельзя отходить. Если внедрять в работу то, что мы называем «русской смекалкой», это может привести к непредсказуемому итогу. Нам важно, чтобы пациент получил наилучший вариант лечения и долгосрочный, предсказуемый, ожидаемый результат. Еще можно говорить о смекалке как о способности быть в тренде, угадать, что станет актуальным в будущем. Но как экономисты говорят, «рынком движет спрос», так и нам показывают направление пациенты.
- И все же, что вы сочли бы высшей точкой? У вас есть школа, ученики, вы главврач одной из лучших клиник, есть клиентура и благодарные пациенты. Что еще?
- Вы меня поставили в тупик. Повод задуматься. В плане профессионального роста мы должны быть благодарны пациентам. Потому что идем учиться не ради чистого знания. Это желание возникает из-за того, что к врачам приходят люди с проблемами и задают вопросы, на которые у нас нет ответа. У докторов стремление помогать остается главным двигателем прогресса. Тем, что заставляет ехать, учиться, погружаться в новую область.
- То есть вам не все равно.
- Да. Невозможно лечь спать, если ты ответил не на все вопросы, которые поставил перед тобой день. Я привожу технологию, чтобы решать проблемы или чтобы их не возникало вовсе. Потолка нет и не будет до тех пор, пока мы слышим своих пациентов. Atis Faber создавался не для меня, Клинова Александра Николаевича, а для людей, которые приходят, рассчитывая на помощь.
Если говорить о физической стороне вопроса, у нас есть планы на расширение, открытие офиса в Екатеринбурге. Клиника будет под тем же именем, тоже премиального класса. А значит, должна соответствовать нашим критериям. Так получилось, что в более столичном и академичном Екатеринбурге уровень стоматологии ниже, чем в Челябинске.
- Это странно, потому что обычно услуга следует за рублем. Там нет «школы»?
- Их институт и конкретно стоматологический факультет существуют дольше наших. Возможно, именно из-за академического консерватизма они не прыгнули так далеко, как Челябинск. Мы раньше начали заниматься имплантологией, привели в город новые технологии. В частности, я первый на Урале стал ставить скуловые имплантаты.
- Чем Челябинск отличался от Екатеринбурга? У нас были примерно равные исходные возможности в 70-х годах. За исключением небольшого перекоса в промышленности – в Свердловске был больше объем высокотехнологичных производств. Соответственно, выше средний уровень образования, за которым подтягивалась культура.
- А потом случился перелом из-за личности. Ельцину хватило смелости двигать Свердловск. А наши руководители в этом смысле отстали – может, побоялись или не было амбиций.
- И это поменяло вектор развития. Тем более удивительно, что финансово тяжелый сегмент, ценность которого могут познать только образованные люди, у нас развился быстрее. Наверное, это можно объяснить консерватизмом и снобизмом. Рынок есть, люди есть – и так пойдет. А здесь пришлось искать способы повысить доходность, оставаться конкурентоспособными. У вас есть возможность сравнить нашего пациента и екатеринбургского? Отличаются ли они?
- У нас была пара пациентов из Екатеринбурга – там не смогли справиться с проблемой, пришлось заканчивать лечение в Atis Faber. Такие же люди, на первый взгляд, никаких особенностей. Все идеи, которые мы реализуем в Челябинске и хотим перенести в Екатеринбург, могут прижиться на любой почве. Потому что
основываются на потребностях человека.
- Что вы имеете в виду?
- Что было бы важно для меня, окажись я на месте пациента? Клиника должна находиться в центре города, чтоб к ней было комфортно подъехать и припарковаться. Человек и без того испытывает стресс. Ему нужно, чтобы атмосфера не пугала, была приближена к домашней – не холодной и не аляпистой. Классический интерьер, представление о котором сидит где-то глубоко у всех нас. Чтобы его встретили, приняли, услышали и безболезненно сделали то, что он хочет. Вот и вся концепция.
На этом месте неотложные дела заставили Татьяну Кузнецову покинуть гостиную Atis Faber. Эстафету интервьюера подхватила Елена Тельпиз, редактор журнала Uno.
- Как вы пришли к тому, что есть сейчас?
- Я начинал работать в больнице скорой помощи, отделении челюстной хирургии. Это неотложные состояния – экстренность в чистом виде. Кровь, гной, бездомные, пьяные, неадекватные люди, от которых можно
было заразиться чем угодно. Мне очень нравилось, ведь любой молодой врач полон амбиций – я все смогу, я спасу. Эта иллюзия разбилась в тот момент, когда у меня умер пациент. У него была последняя стадия
рака, опухоль перекрыла горло. Операция лишь помогла облегчить последние часы его жизни. Так с болью родилась истина: я не всемогущ. Затем я работал единственным хирургом в участковой больнице, приходилось оперировать разрубленные лопатки, проникающие ранения грудной клетки, принимать роды
– чего только не было. Особенно тяжело приходилось с пациентами в терминальной стадии. Это безумно сложно. Был, конечно, вариант озвереть, стать циником, пить водку. Я нашел одну зацепку – желание помогать людям. Зарабатывать – это само собой. Но дело не в деньгах.
Мне повезло встретить Ольгу Достовалову (основатель и генеральный директор Atis Faber прим. ред.) – человека с уникальным опытом. Представляете – она начинала стоматологом-терапевтом, достигла определенных высот, но некоторым пациентам помочь все равно не удавалось. Чтобы увеличить свои познания, умения, Ольга Андреевна начала заниматься ортопедией, ортодонтией, а затем и гнатологией. Это расширило наши границы.
- Познать все даже в своей сфере не хватит жизни.
- Это правда. Что такое зубы? Это органы, которых человеку от природы даётся 32. Но одного наличия недостаточно. Нужно, чтобы зубы правильно стояли по отношению друг к другу. Это обусловливает положение челюстей, которое, в свою очередь, является частью опорно-двигательной системы организма. Как человек сидит, спит, какая нога длиннее, какая толчковая и ведомая? Как он ест, пьет? Правша или левша? Профессия, спорт, которым он занимается, переломы конечностей – все отражается на состоянии зубочелюстной системы.
Например, тугоухость и зубы – какая связь? Отсутствие слуха провоцируют мастоидиты, отиты. Бывает
врожденная тугоухость, связанная с аномалиями развития. А бывает глухота из-за неправильного прикуса, из-за неверно работающего височно-нижнечелюстного сустава. Как связаны зубы и мигрени? Через зубную боль? Ничего подобного. У людей может раскалываться голова из-за того, что мышцы находятся в гипертонусе. Но многие наши коллеги не видят этих связей, потому что не подозревают об их существовании. Они еще
не открыли даже форточку в этот мир – мир профессиональной натологии.
Ольга Андреевна шесть лет летала в Вену учиться у Рудольфа Славичека. Сейчас она посещает курсы профессора Ландри. Он специализируется на еще одном ответвлении гнатологии, относящемся к ортодонтии. Так, Ольга принесла в Челябинск многопетлевую технику – она намного быстрее и эффективнее позволяет лечить людей с аномалией прикуса. Благодаря нашему директору мы стали использовать ортодонтические
имплантаты, выступающие дополнительной опорой во время лечения, помогающие развернуть зубы, вернуть их на место. Это безумно интересно. Такие технологии поддерживают наш профессиональный аппетит.
- И это поменяло вектор развития. Тем более удивительно, что финансово тяжелый сегмент, ценность которого могут познать только образованные люди, у нас развился быстрее. Наверное, это можно объяснить консерватизмом и снобизмом. Рынок есть, люди есть – и так пойдет. А здесь пришлось искать способы повысить доходность, оставаться конкурентоспособными. У вас есть возможность сравнить нашего пациента и екатеринбургского? Отличаются ли они?
- У нас была пара пациентов из Екатеринбурга – там не смогли справиться с проблемой, пришлось заканчивать лечение в Atis Faber. Такие же люди, на первый взгляд, никаких особенностей. Все идеи, которые мы реализуем в Челябинске и хотим перенести в Екатеринбург, могут прижиться на любой почве. Потому что
основываются на потребностях человека.
- Что вы имеете в виду?
- Что было бы важно для меня, окажись я на месте пациента? Клиника должна находиться в центре города, чтоб к ней было комфортно подъехать и припарковаться. Человек и без того испытывает стресс. Ему нужно, чтобы атмосфера не пугала, была приближена к домашней – не холодной и не аляпистой. Классический интерьер, представление о котором сидит где-то глубоко у всех нас. Чтобы его встретили, приняли, услышали и безболезненно сделали то, что он хочет. Вот и вся концепция.
На этом месте неотложные дела заставили Татьяну Кузнецову покинуть гостиную Atis Faber. Эстафету интервьюера подхватила Елена Тельпиз, редактор журнала Uno.
- Как вы пришли к тому, что есть сейчас?
- Я начинал работать в больнице скорой помощи, отделении челюстной хирургии. Это неотложные состояния – экстренность в чистом виде. Кровь, гной, бездомные, пьяные, неадекватные люди, от которых можно
было заразиться чем угодно. Мне очень нравилось, ведь любой молодой врач полон амбиций – я все смогу, я спасу. Эта иллюзия разбилась в тот момент, когда у меня умер пациент. У него была последняя стадия
рака, опухоль перекрыла горло. Операция лишь помогла облегчить последние часы его жизни. Так с болью родилась истина: я не всемогущ. Затем я работал единственным хирургом в участковой больнице, приходилось оперировать разрубленные лопатки, проникающие ранения грудной клетки, принимать роды
– чего только не было. Особенно тяжело приходилось с пациентами в терминальной стадии. Это безумно сложно. Был, конечно, вариант озвереть, стать циником, пить водку. Я нашел одну зацепку – желание помогать людям. Зарабатывать – это само собой. Но дело не в деньгах.
Мне повезло встретить Ольгу Достовалову (основатель и генеральный директор Atis Faber прим. ред.) – человека с уникальным опытом. Представляете – она начинала стоматологом-терапевтом, достигла определенных высот, но некоторым пациентам помочь все равно не удавалось. Чтобы увеличить свои познания, умения, Ольга Андреевна начала заниматься ортопедией, ортодонтией, а затем и гнатологией. Это расширило наши границы.
- Познать все даже в своей сфере не хватит жизни.
- Это правда. Что такое зубы? Это органы, которых человеку от природы даётся 32. Но одного наличия недостаточно. Нужно, чтобы зубы правильно стояли по отношению друг к другу. Это обусловливает положение челюстей, которое, в свою очередь, является частью опорно-двигательной системы организма. Как человек сидит, спит, какая нога длиннее, какая толчковая и ведомая? Как он ест, пьет? Правша или левша? Профессия, спорт, которым он занимается, переломы конечностей – все отражается на состоянии зубочелюстной системы.
Например, тугоухость и зубы – какая связь? Отсутствие слуха провоцируют мастоидиты, отиты. Бывает
врожденная тугоухость, связанная с аномалиями развития. А бывает глухота из-за неправильного прикуса, из-за неверно работающего височно-нижнечелюстного сустава. Как связаны зубы и мигрени? Через зубную боль? Ничего подобного. У людей может раскалываться голова из-за того, что мышцы находятся в гипертонусе. Но многие наши коллеги не видят этих связей, потому что не подозревают об их существовании. Они еще
не открыли даже форточку в этот мир – мир профессиональной натологии.
Ольга Андреевна шесть лет летала в Вену учиться у Рудольфа Славичека. Сейчас она посещает курсы профессора Ландри. Он специализируется на еще одном ответвлении гнатологии, относящемся к ортодонтии. Так, Ольга принесла в Челябинск многопетлевую технику – она намного быстрее и эффективнее позволяет лечить людей с аномалией прикуса. Благодаря нашему директору мы стали использовать ортодонтические
имплантаты, выступающие дополнительной опорой во время лечения, помогающие развернуть зубы, вернуть их на место. Это безумно интересно. Такие технологии поддерживают наш профессиональный аппетит.
“
СЕЙЧАС ЕСТЬ ТЕХНОЛОГИЯ ПОКРУЧЕ, ЧЕМ БРЕКЕТЫ, - «МИОБРЕЙС». ЭТО СЪЕМНЫЙ АППАРАТ ДЛЯ КОРРЕКЦИИ МИОФУНКЦИОНАЛЬНЫХ НАРУШЕНИЙ, ПОЗВОЛЯЮЩИЙ БЕЗ БРЕКЕТОВ СТИМУЛИРОВАТЬ ПРАВИЛЬНЫЙ РОСТ И РАЗВИТИЕ ЛИЦЕВОЙ ОБЛАСТИ, СПОСОБНЫЙ
НАУЧИТЬ ПРАВИЛЬНО ДЫШАТЬ, ГЛОТАТЬ И – КАК БОНУС – ПОЛУЧИТЬ ПРАВИЛЬНЫЙ ПРИКУС. НО УПРАВЛЯТЬ ЭТИМ ПРОЦЕССОМ НУЖНО С РАННЕГО ДЕТСТВА
НАУЧИТЬ ПРАВИЛЬНО ДЫШАТЬ, ГЛОТАТЬ И – КАК БОНУС – ПОЛУЧИТЬ ПРАВИЛЬНЫЙ ПРИКУС. НО УПРАВЛЯТЬ ЭТИМ ПРОЦЕССОМ НУЖНО С РАННЕГО ДЕТСТВА
- И каков следующий логический шаг?
- Ортогнатическая хирургия. Потому что не все можно исправить ортодонтическими системами и микроимплантатами. Например, человек родился с микрогенией – недоразвитием челюстной кости. Челюсть смещена назад, не дает языку работать. Вот приходит к нам девушка с микрогенией и гипертонусом мышцы, удерживающей челюсть от движения вперед. У нее даже
форма языка особенная. Тридцать лет лечила зубы – никто не видел патологию. Эту микрогению можно исправить – рассечь кости по косой, удлинить их. У нас много
пациентов, которые протезировались, но остались с головной болью. Потому что настоящая причина мигрени – положение челюстей относительно скелета. Людям нужны ортогнотические операции.
- То есть в вашей клинике будут делать не только стоматологические операции, но и челюстно-лицевые?
- Мы их делаем. Недавно я оперировал молодого человека, у которого киста занимала всю верхнюю челюсть. Врачи, к которым он обращался раньше, не
- Ортогнатическая хирургия. Потому что не все можно исправить ортодонтическими системами и микроимплантатами. Например, человек родился с микрогенией – недоразвитием челюстной кости. Челюсть смещена назад, не дает языку работать. Вот приходит к нам девушка с микрогенией и гипертонусом мышцы, удерживающей челюсть от движения вперед. У нее даже
форма языка особенная. Тридцать лет лечила зубы – никто не видел патологию. Эту микрогению можно исправить – рассечь кости по косой, удлинить их. У нас много
пациентов, которые протезировались, но остались с головной болью. Потому что настоящая причина мигрени – положение челюстей относительно скелета. Людям нужны ортогнотические операции.
- То есть в вашей клинике будут делать не только стоматологические операции, но и челюстно-лицевые?
- Мы их делаем. Недавно я оперировал молодого человека, у которого киста занимала всю верхнюю челюсть. Врачи, к которым он обращался раньше, не
знали, что с этим делать. А мы решили его проблему. Этот мужчина – не единственный, кому мы помогли. Но берем мы не всех. Бывают случаи, когда требуются стационар и наблюдение врача, потому что существуют определенные риски. Например, если у пациента киста гайморовой пазухи и ишемическая болезнь сердца. Здесь имеет значение все, в том числе возраст и общесоматическое состояние.
- Когда я разговариваю с врачом, неважно какого профиля, ловлю себя на мысли: ставит он мне сейчас диагноз или нет? И меня это смущает. Есть у вас такая привычка?
- Боже упаси! Пока человек не пришел ко мне на прием, это не мое дело. Хотя по молодости я проявлял такую инициативу. Помню, как-то отдыхали на пляже, а рядом мужчина с ярко выраженным розацеа на лице. Это хронический дерматоз, при котором загар противопоказан. Я как врач это знаю, и поэтому меня привело в ужас, что человек сидит под палящим солнцем. Подошел, сказал: «Вам нельзя загорать». И с чувством выполненного долга направился дальше. На следующий день его жена подходит ко мне и отчитывает, как мальчишку: «Он всю ночь не спал, у него поднялось давление. Какое право вы имели сказать ему такое?» Я опешил. Ведь просто хотел предостеречь человека, чтобы он не повышал риск рака кожи. А потом спросил себя: «Действительно, какое я имею право лезть в его жизнь? Он же не у меня на приеме».
Сейчас себе такого не позволяю. Во-первых, невозможно объять необъятное и помочь всем. Во-вторых, человек сам должен решать – жить ему с этой проблемой или все же разобраться с ней. И в-третьих, любая медицинская процедура может иметь непредсказуемый исход.
- Любая операция – это риск, и нужно иметь смелость и решимость, чтобы на него пойти. Как его соотнести? Ведь человек может для себя решить, что ему проще жить с периодической головной
болью из-за неправильной работы челюсти, нежели идти на операцию…
- При гипертонусе постоянная миофасцеальная боль. Избежать ее можно, только если не есть, не пить и не открывать рта. Так не бывает. Но я понимаю, о чем вы хотели сказать. Когда человек приходит к нам на
осмотр или с какой-нибудь мелкой проблемой, а мы находим проблему масштабную и рассказываем, что нужно сделать, чтобы избежать неприятных последствий в будущем. Он соглашается на лечение, а потом случаются осложнения… Пациент возвращается и говорит: «Было же все нормально. Я пришел, поверил вам. Сделал, как вы сказали. И что теперь?» От осложнений никто не застрахован, ведь это живой организм, я понимаю. Но все равно это холодно обжигает и в какой-то момент останавливает. Одно дело, когда ты предлагаешь человеку
сделать так, как, на твой взгляд, будет правильнее, другое – когда он сам тебя об этом просит. Так было, когда я работал в больнице. Туда привозили людей со сломанной челюстью или с флегмоной, с кровотечением или еще с чем-то. Ему больно и плохо, и ты был для него избавлением, помогал вернуться к нормальной жизни.
А что касается риска, скажу так. Я не берусь оперировать, если в этом нет необходимости и если есть реальные риски. Наше вмешательство должно принести человеку пользу. И если эта польза составляет 99%, а риск – всего 1%, то мы оперируем. А когда 50 на 50 – это не наша тема. Часто мои коллеги говорят так: «Мы попробуем». Стоп. Слово «попробуем» – не мое. Я давно убрал его из своего профессионального лексикона и другим врачам настоятельно рекомендую от него избавиться. Потому что пробовать можно на вкус, на цвет,
на запах. А в хирургии пробовать не надо.
- Нужно быть уверенным в результате, вы об этом?
- Да. Я все-таки за доказательную медицину. Результат, который видит пациент, это, как правило, логическое завершение всего процесса лечения. Но начинается все с крепкого фундамента, который строим мы, врачи. Наша задача – избавить пациентов от боли, вернуть утраченную функцию и обеспечить качество жизни. Три кита, на которых все строится. И если не уверен, что операция поможет достичь этих целей, то зачем браться? Деньги? Это не моя история.
- Сейчас многие носят брекеты. Это хорошо?
- Я как-то обиделся на ортодонтов и сказал: «Да вы людей детства лишаете»)) «Наклеили» ребенку в 12 лет брекеты, в 16 сняли. А ему все эти годы приходится отказывать себе в определенной еде и каждый раз после приема пищи чистить зубы. Это ограничивает его даже в социальном плане.
Сейчас есть технология покруче, чем брекеты, - «миобрейс». Это съемные аппараты для коррекции миофункциональных нарушений, позволяющие без брекетов стимулировать правильный рост и развитие челюсти, способные научить правильно дышать, глотать и – как бонус – получить правильный прикус. Но управлять этим процессом нужно с раннего детства, с момента начала формирования временного прикуса.
- Как работает эта технология?
- Мы тренируем челюсть и мышцы, управляющие челюстями, с помощью различных приспособлений типа капп. Их изготавливают индивидуально под каждый возраст и меняют в течение лечения. Это идеальная вещь, целая наука. Кстати, школа по системе «миобрейс» открылась в «Вэладенте» на базе детской клиники.
- В каком возрасте туда приводят детей?
- Мы начинаем принимать в школу детей с трех лет. Потому что, кроме того, чтобы избавить от аномалий и научить детей носить силиконовые каппы, нужно отрабатывать речевые навыки. С трех и примерно до
семнадцати лет, когда окончательно формируется прикус, ребенок будет с нами дружить. Хотя рост челюстей продолжается у девочек до 23 лет, у мальчиков – до 27. А дальше мы смотрим и решаем, что делать. На самом деле брекеты – это маскировка, они не меняют соотношение челюстей и не решают саму проблему. Все красиво, но сустав продолжает щелкать, истираемость повышенная, рецидивы частые… Поэтому ортодонтия всегда была косметологическим решением. Сейчас она становится более научной, ее повернули в сторону функциональной реабилитации пациентов.
- И, тем не менее, сейчас каждый второй в брекетах, хотя раньше как-то жили без них. Откуда такая популярность?
- У людей сейчас появилось больше информации и возможностей. А раньше мы не заглядывали друг другу в рот. Сколько было одноклассников с зубами, которые располагались вообще где-то вне зубного ряда? И никто не зацикливал на этом внимание. А сейчас, если у человека есть деньги, ему достаточно просто прийти к стоматологу.
- И вы поставите брекеты, даже если нет к этому показаний?
- Нет конечно! Мы вообще ни одну процедуру не проведем, если для этого нет достаточных оснований. Деньги не решают все. Мы даем пациентам наше представление о ситуации. Если человек его приемлет, тогда дальше идем вместе. Нет? Расстаемся. Это наш принцип. Ведь в конечном итоге цель – здоровые зубы, здоровая полость рта и ее здоровая функция. ///
- Когда я разговариваю с врачом, неважно какого профиля, ловлю себя на мысли: ставит он мне сейчас диагноз или нет? И меня это смущает. Есть у вас такая привычка?
- Боже упаси! Пока человек не пришел ко мне на прием, это не мое дело. Хотя по молодости я проявлял такую инициативу. Помню, как-то отдыхали на пляже, а рядом мужчина с ярко выраженным розацеа на лице. Это хронический дерматоз, при котором загар противопоказан. Я как врач это знаю, и поэтому меня привело в ужас, что человек сидит под палящим солнцем. Подошел, сказал: «Вам нельзя загорать». И с чувством выполненного долга направился дальше. На следующий день его жена подходит ко мне и отчитывает, как мальчишку: «Он всю ночь не спал, у него поднялось давление. Какое право вы имели сказать ему такое?» Я опешил. Ведь просто хотел предостеречь человека, чтобы он не повышал риск рака кожи. А потом спросил себя: «Действительно, какое я имею право лезть в его жизнь? Он же не у меня на приеме».
Сейчас себе такого не позволяю. Во-первых, невозможно объять необъятное и помочь всем. Во-вторых, человек сам должен решать – жить ему с этой проблемой или все же разобраться с ней. И в-третьих, любая медицинская процедура может иметь непредсказуемый исход.
- Любая операция – это риск, и нужно иметь смелость и решимость, чтобы на него пойти. Как его соотнести? Ведь человек может для себя решить, что ему проще жить с периодической головной
болью из-за неправильной работы челюсти, нежели идти на операцию…
- При гипертонусе постоянная миофасцеальная боль. Избежать ее можно, только если не есть, не пить и не открывать рта. Так не бывает. Но я понимаю, о чем вы хотели сказать. Когда человек приходит к нам на
осмотр или с какой-нибудь мелкой проблемой, а мы находим проблему масштабную и рассказываем, что нужно сделать, чтобы избежать неприятных последствий в будущем. Он соглашается на лечение, а потом случаются осложнения… Пациент возвращается и говорит: «Было же все нормально. Я пришел, поверил вам. Сделал, как вы сказали. И что теперь?» От осложнений никто не застрахован, ведь это живой организм, я понимаю. Но все равно это холодно обжигает и в какой-то момент останавливает. Одно дело, когда ты предлагаешь человеку
сделать так, как, на твой взгляд, будет правильнее, другое – когда он сам тебя об этом просит. Так было, когда я работал в больнице. Туда привозили людей со сломанной челюстью или с флегмоной, с кровотечением или еще с чем-то. Ему больно и плохо, и ты был для него избавлением, помогал вернуться к нормальной жизни.
А что касается риска, скажу так. Я не берусь оперировать, если в этом нет необходимости и если есть реальные риски. Наше вмешательство должно принести человеку пользу. И если эта польза составляет 99%, а риск – всего 1%, то мы оперируем. А когда 50 на 50 – это не наша тема. Часто мои коллеги говорят так: «Мы попробуем». Стоп. Слово «попробуем» – не мое. Я давно убрал его из своего профессионального лексикона и другим врачам настоятельно рекомендую от него избавиться. Потому что пробовать можно на вкус, на цвет,
на запах. А в хирургии пробовать не надо.
- Нужно быть уверенным в результате, вы об этом?
- Да. Я все-таки за доказательную медицину. Результат, который видит пациент, это, как правило, логическое завершение всего процесса лечения. Но начинается все с крепкого фундамента, который строим мы, врачи. Наша задача – избавить пациентов от боли, вернуть утраченную функцию и обеспечить качество жизни. Три кита, на которых все строится. И если не уверен, что операция поможет достичь этих целей, то зачем браться? Деньги? Это не моя история.
- Сейчас многие носят брекеты. Это хорошо?
- Я как-то обиделся на ортодонтов и сказал: «Да вы людей детства лишаете»)) «Наклеили» ребенку в 12 лет брекеты, в 16 сняли. А ему все эти годы приходится отказывать себе в определенной еде и каждый раз после приема пищи чистить зубы. Это ограничивает его даже в социальном плане.
Сейчас есть технология покруче, чем брекеты, - «миобрейс». Это съемные аппараты для коррекции миофункциональных нарушений, позволяющие без брекетов стимулировать правильный рост и развитие челюсти, способные научить правильно дышать, глотать и – как бонус – получить правильный прикус. Но управлять этим процессом нужно с раннего детства, с момента начала формирования временного прикуса.
- Как работает эта технология?
- Мы тренируем челюсть и мышцы, управляющие челюстями, с помощью различных приспособлений типа капп. Их изготавливают индивидуально под каждый возраст и меняют в течение лечения. Это идеальная вещь, целая наука. Кстати, школа по системе «миобрейс» открылась в «Вэладенте» на базе детской клиники.
- В каком возрасте туда приводят детей?
- Мы начинаем принимать в школу детей с трех лет. Потому что, кроме того, чтобы избавить от аномалий и научить детей носить силиконовые каппы, нужно отрабатывать речевые навыки. С трех и примерно до
семнадцати лет, когда окончательно формируется прикус, ребенок будет с нами дружить. Хотя рост челюстей продолжается у девочек до 23 лет, у мальчиков – до 27. А дальше мы смотрим и решаем, что делать. На самом деле брекеты – это маскировка, они не меняют соотношение челюстей и не решают саму проблему. Все красиво, но сустав продолжает щелкать, истираемость повышенная, рецидивы частые… Поэтому ортодонтия всегда была косметологическим решением. Сейчас она становится более научной, ее повернули в сторону функциональной реабилитации пациентов.
- И, тем не менее, сейчас каждый второй в брекетах, хотя раньше как-то жили без них. Откуда такая популярность?
- У людей сейчас появилось больше информации и возможностей. А раньше мы не заглядывали друг другу в рот. Сколько было одноклассников с зубами, которые располагались вообще где-то вне зубного ряда? И никто не зацикливал на этом внимание. А сейчас, если у человека есть деньги, ему достаточно просто прийти к стоматологу.
- И вы поставите брекеты, даже если нет к этому показаний?
- Нет конечно! Мы вообще ни одну процедуру не проведем, если для этого нет достаточных оснований. Деньги не решают все. Мы даем пациентам наше представление о ситуации. Если человек его приемлет, тогда дальше идем вместе. Нет? Расстаемся. Это наш принцип. Ведь в конечном итоге цель – здоровые зубы, здоровая полость рта и ее здоровая функция. ///
Follow on Facebook
