АПК. ЧЛБ / СПЕЦИАЛЬНЫЙ ПРОЕКТ
ОДИН В ПОЛЕ
Малина такая крупная, что на ладони взрослого мужчины уместится меньше десяти ягод. Смородина черная, красная, белая, золотистая (кто вообще знал, что такая бывает?). Матовые гроздья жимолости – с неощутимой кожицей, наверняка «сладкие, как первая любовь». Налитые антрацитовые ягоды ежевики. Вишня того самого идеального цвета, который манит сорвать с ветки еще штучку, даже если до того съел полную тарелку. А яблоки какие? Смотришь – и почти чувствуешь, как на зубах с сочным хрустом лопается кожура. Облака цветов невиданных оттенков, таких, что не на всякой выставке встретишь. Дождись вечера, присядь на крыльцо, завари ароматный черный чай с кусочками яблока и рябиной, с полевыми цветами и малиной… нет, это не райский сад мечты, это осенний каталог «садов россии» – научно-производственного объединения, тридцать лет занимающегося селекцией и продажей семян и саженцев по всей стране. За красотой, напечатанной на цветных страницах, скрываются гектары промышленных теплиц и питомников, работа 250 человек, труд специалистов в микроклональной лаборатории. Только номерных томатов, проходящих испытания, в 2021 году было высажено восемьсот штук. Одни из них не попадут в продажу из-за неказистой формы, другие смогут вызревать только до определенного региона, третьи окажутся нележкими… и только небольшая часть будет настолько хороша, что удостоится чести попасть в теплицы покупателей. Мы встретились с заместителем генерального директора нпо «сады россии» дмитрием воронковым, чтобы поговорить о том, как отразился на сельском хозяйстве присоединенный к единому сельхозналогу ндс, почему морковка может стоить, как ананас, когда российские яблоки будут продаваться на экспорт. Но кроме того, в беседе мы постарались узнать и раскрыть, что за человек уже пять лет руководит компанией, продукт которой выращивают и едят тысячи людей от калининграда до владивостока.
По плодам узнаете их
– Процитирую тебя же: «Наши продажи – как лакмусовая бумажка. В зависимости от того, что люди покупают, мы сразу понимаем, кризис в стране или нет. Если люди начинают покупать цветочки, значит, у них появились деньги. Если картошку – значит, деньги закончились». Что покупают сейчас?
– Картошку. Сейчас люди берут продуктовый набор, чтобы обеспечить себя едой – дешевой и калорийной.
– Рынок упал?
– Знаешь, на днях в Москве проходила конференция, на которой представители e-commerce рапортовали об увеличении объема продаж всего и вся через электронную коммерцию. Да, у них все хорошо. А для меня повсеместное падение среднего чека и переход людей из офлайна в онлайн прозвучало тревожным звонком. Это значит, что офлайн как таковой начинает отмирать. Будут закрываться торговые центры, сети, останутся пустыми кинотеатры. Приходит понимание, что такая модель бизнеса потихоньку уходит в прошлое. Деньги заканчиваются у людей, и они начинают более вдумчиво тратить – перестают покупать одежду и развлекаться. Мы можем сколько угодно говорить о крупных проектах, которые запускает государство. Но, к сожалению, народ от этого богаче не становится.
– А тот рынок, на котором работаете вы (рынок саженцев и семян), как он себя ведет?
– Он вырос, потому что люди не хотят зависеть от того, какие цены поставит продуктовая сетка на те же томаты из Израиля. Хочется иметь свое и сейчас. И знать точно, что это не химия, не гербициды, а чистый продукт.
– Рынок вырос. А «Сады России» – вместе с ним?..
– Как мы можем вырасти, если нас задавили налогами? Никак. Государство пилит сук, на котором сидит, иначе я это не назову.
– То есть у вас увеличилась выручка, но уменьшилась прибыль?
– У нас в пять раз выросла налоговая нагрузка, о какой выручке можно говорить? И все только потому, что зернопроизводителям захотелось получить льготы, и они пролоббировали введение налога на добавленную стоимость к единому сельхозналогу. Теперь они могут радоваться и хлопать в ладоши. А все остальные отрасли в сельском хозяйстве воют. И если кто-то еще и может рассчитывать на дотации от государства, то растениеводство, питомниководство, плодоводство остались в полном минусе. Слушаешь федеральных чиновников от Минсельхоза – они постоянно вспоминают только свеклу, картофель, пшеницу. Уважаемые, а томаты вы почему забыли? Это второй продукт на столе отечественного потребителя, Россия – помидорная страна. А яблоки? Польша ежегодно отгружает в Китай миллионы тонн яблок и зарабатывает на этом бешеные деньги. А мы что делаем? Мы сидим. Потому что нам производить нерентабельно. Когда у тебя налогооблагаемая база 26 %, ты уже ничего не сделаешь.
– А что это за налог 26 %?
– Шесть процентов – единый сельхозналог, и еще двадцать – НДС. Если раньше у нас был стимул к развитию, то сейчас он обрублен раз в десять. По сути, на «Садах России» зарабатываю не я, а государство. Как из этой ситуации выходить – никто не знает. Это просто маразматичная схема: если у тебя оборот меньше ста миллионов, то платишь шесть процентов, а если больше – двадцать шесть.
– Получается, вы платите 26 % с оборота?
– Да. Когда я спрашивал у чиновников в Москве: «А какой стимул у людей выходить за оборот сто миллионов, развиваться и повышать объем продукции?», они просто отводили глаза и прятались. В прямом смысле – не хотели встречаться и разговаривать. Наш местный Минсельхоз пытался помочь всеми силами, потому что реально понимает что к чему. Хорошо, что губернатор подключился к решению вопроса. С его подачи мы получили частичное возмещение НДС, потому что перешли на другую ставку на определенную часть продукции – НДС десять, а не двадцать.
– Как губернатор узнал, что у вас проблемы? Как поучаствовал?
– Он приезжал к нам на предприятие, смотрел, оценивал, задавал вопросы. Выслушал нас, а потом поехал в Москву и там в числе прочих проблем озвучил вот эту нашу. После его вмешательства вопрос получил положительную динамику. Надеюсь, сейчас у нас не отберут это право. А вообще – смешно! Говорим о собственной производственной безопасности, но саженцы плодовых деревьев и вообще вся «зеленка» из Европы стоят дешевле, чем разведенные здесь. С учетом таможенных пошлин, перевозок и прочего.
– Это из-за разницы налогообложения?
– Это потому, что они платят 7 % налогов и получают 30 % дотаций от государства. Такова европейская политика продовольственной безопасности. Вдумайся в цифру. 30 % твоих затрат государство возвращает просто по умолчанию – эта сумма прямыми деньгами заходит на счет производителя. Как мы можем с ними конкурировать? Как думаешь, какая у них будет цена на саженцы с такой поддержкой? Да, у них дороже рабочая сила, энергоносители, но это все нивелируется. Поэтому я говорю, что вмешательство губернатора сильно облегчило нам жизнь, но не купировало ситуацию. Отечественные цветочники на грани вымирания: опять все закупаем в Голландии, потому что выращивать стало невыгодно. Блин, ребята! Долгие годы бизнес работал под шесть процентов и выживал без господдержки – ее просто не было. Никто не хотел признавать нас сельхозпроизводителями. А потом вы взяли и навесили еще двадцать процентов налогов. Ну и как выживать? Многие закрылись, некоторые перешли на закуп европейского материала, потому что производить свой стало нерентабельно. Гораздо проще купить-продать и наплевать, что оно сдохнет через год. Государство богатое, даст еще денег на озеленение.
– Как вы выживаете? Наращиваете обороты?
– У нас высокие цены. Мы вынуждены были частично заложить этот НДС в цену продукции. И стали неконкурентны. Пока держимся за счет собственного качества и имени, наработанного за многие годы.
– В прошлом году Минсельхоз обсуждал возможность лишения господдержки садоводов, использующих импортные саженцы: предполагалось, что эта мера позволит увеличить долю российского посадочного материала. Она могла бы помочь?
– Сложный вопрос, отвечать на него надо осторожно. Селекции как таковой в нашей стране сейчас практически не осталось. Она и на уровне институтов почти мертва, если сравнивать с тем объемом, который был в советское время. Ситуация становится чуть лучше, я рад, что государство принимает меры для поддержания и развития селекции во всех секторах сельского хозяйства, но до садоводства, боюсь, дойдет еще не скоро. Я выскажу свое частное мнение: для нашей сферы вхождение в ВТО стало губительным, потому что мы получили бесконтрольный приток продукции, который не можем сдержать законодательно. Сразу начинают говорить, что это ограничительные меры, что мы не имеем права… Получается, что сейчас около 90 % денег, выделенных на озеленение, утекают за границу. После введения единого сельхозналога и НДС отечественная «зеленая» отрасль по сути умерла.
– Но вы ведь занимаетесь селекцией?
– Мы сотрудничаем со Свердловским институтом, Челябинской аграрной академией, Брянским институтом садоводства, Тимирязевской академией… У нас все же НПО, есть государственный участок, который мы содержим за свой счет, микроклональная лаборатория. Мы работаем. Но это мы. А большинство участников российского рынка не имеют такой возможности.
– Где сейчас продается ваша продукция?
– По всей России. Мы торгуем через сайт, доставка «Почтой России». У нас была проблема с задержками, да, но она уже решилась. «Почта России», к ее чести, включилась в работу и пошла навстречу по ключевым вопросам.
– Ты говоришь, что продажи офлайн умирают и все переходит в онлайн. Но это ведь всегда был ваш основной канал сбыта?
– Почти половина наших продаж приходится на каталоги, примерно столько же на сайт, но и магазины закрывать не планируем. Дело не в том. Для меня переход людей в офлайн – показатель того, что у них заканчиваются деньги. Есть такие вещи, которые лучше покупать только лично, потрогав руками. Но когда ты приходишь в офлайн, у тебя нет возможности получить промокод, дополнительную скидку. Есть ценник – приходи и покупай. А в онлайне можно гоняться за промокодами, которые работают только здесь и сейчас, скидками на товар. Офлайн не обладает такой гибкостью. Представь, есть два крупных маркетплейса, и их политика такова, что они в любой момент могут объявить скидку на твой товар. Вот ты поставил им продукт по сто рублей продаваться, а они говорят: «Нет, завтра эта штука будет стоить пятьдесят, у нас акция по плану». И ты ничего не сможешь с этим сделать, ведь уже подписал договор. А у тебя себестоимость шестьдесят, плюс еще самому маркетплейсу надо дать денег. Вот и выходит, что ты поставил товар по шестьдесят, а назад получил двадцать. А покупатель имеет сиюминутную выгоду.
– А корпоративные продажи? Вы же строите сейчас питомники по заказу какой-то компании?
– В целом оптовые продажи составляют у меня не больше пяти процентов. Мы собираемся заложить коммерческие сады под ягоду, но выступаем подрядчиком. Это привлечение наших компетенций в чужой бизнес. Потому что заказчик обращался в разные государственные институты, включая Тимирязевскую академию, но ему не помогли. А мы можем, у нас есть компетенции, сотрудники и понимание, как строится работа.
– В прошлом интервью ты сказал, что «будущее любого бизнеса за автоматизацией, а квалифицированных сотрудников никакие институты не предоставят, их можно только самостоятельно вырастить». Какие шаги к автоматизации производства вы сделали за последние годы?
– Бизнес, в чье развитие не вкладываются, – по сути мертвый. Чтобы оставаться хотя бы на минимальном уровне развития технологий, надо не просто идти – надо бежать в ногу со временем и желательно еще вперед заглядывать. Так или иначе, в нашу жизнь все больше проникают искусственный интеллект, интеллектуальные системы, роботы. Впечатленный успехами компаний с мировым уровнем, я тоже захотел часть функций увести от ручного труда в сторону автоматизации. Да, сельское хозяйство с роботами не так легко подружить. Но мы стараемся автоматизировать хотя бы часть процессов. Например, сотрудничаем с миасским заводом, который под нас собирает роботизированную систему учета и сбора посылок. Это наша совместная разработка – моя и их конструкторского бюро, узкоспециализированный продукт, который не имеет аналогов. И мы этим гордимся.
Однако я вынужден констатировать, что наша страна отстает в сфере развития автоматизации еще и в силу того, что уровень просвещения среди владельцев бизнеса часто очень низок. Некоторое время назад я был на собрании производителей сельскохозяйственных культур, и это люди старой закалки. Да, из них можно гвозди делать, но представление о том, что такое роботы и как с ними работать, у них отсутствует.
– А сколько человек работает в «Садах России»?
– В нашем штате 250 сотрудников, из них 70 работают в офисе, остальные на производстве.
– Задала этот вопрос, потому что, по некоторым оценкам, потребность предприятий агросектора в трудовых мигрантах оценивается в сто тысяч человек ежегодно. Прошлогодний запрет на въезд рабочих из-за коронавируса резко отрицательно сказался на многих бизнесах. Как вы справляетесь?
– Я не знаю, чья это была идея – закрыть въезд в страну мигрантам. Но то, что она была плохой, – факт. Не бывая в поле, не понимая, чем живет и дышит сельскохозяйственное предприятие, невозможно понять, какие последствия вызовет то или иное решение. Некоторое время назад была пресс-конференция Владимира Владимировича, на которой ему задали вопрос: «Почему ананасы и морковка стоят почти одинаково?» А все просто. Представьте, что у вас есть предприятие, которое выращивает морковь. И внезапно ее некому сеять. Почему? Граждане ближнего зарубежья приезжают вахтовым методом, их нужно селить, кормить, поить. Зато не требуется каждое утро увозить их на работу и вечером обратно, у них нет семейных проблем, не болеют мама/папа/дочка. Они стопроцентно выходят на работу. Получив зарплату, эти сотрудники не уйдут в запой на две-три недели. А с русскими работниками вот так, и это большая проблема. Мы постоянно обращаемся на биржу труда, и некоторое время назад нам там заявили: «К вам не идут, у вас работать надо». Так везде, не только у нас. После демографической революции все более-менее трудолюбивые граждане отправились в город. А на селе остались либо старики, либо те, кто «квасят» по-черному. Видимо, кто-то умный посчитал убытки, которые принесло решение о закрытии границ, и понял, что его надо отменять, иначе ситуация грозит коллапсом.
– И мигранты вернулись?
– Да. И к нам охотно едут – у нас неплохие зарплаты, которые мы не задерживаем. Люди понимают, что они защищены, потому что официально оформлены. Мы соблюдаем Трудовой кодекс. Наши работники знают, что их не кинут. Зато напоят, накормят, обеспечат медицинское сопровождение в случае любых проблем. Это нормальное отношение – и нам отвечают тем же.
– То есть сейчас проблем с кадрами нет?
– Сейчас – нет. Мы набрали полный штат. Но весной, когда только открыли авиасообщение, творился какой-то бред, потому что привезти одного человека стоило порядка ста тысяч. «Аэрофлот» открыл один рейс в неделю и задрал цены на билеты до Москвы до восьмидесяти тысяч. Кто-то наживался и зарабатывал на этих рейсах сумасшедшие бабки, потому что билеты в очередь перепродавались по космическим ценам. И люди покупали – выхода не было, стояли стройки, поля. Никто не хочет идти на работу. Ты вложил десять миллионов на посев, а урожай стал в три раза меньше из-за того, что сотрудников забрали. Нужно восполнять затраты – соответственно, увеличиваешь цены.
– Многие говорят: «Поднимайте зарплаты, и у вас не будет проблем с русскими сотрудниками». Я читала такие комментарии, их много.
– Да ладно?! Хорошо, а до какой степени поднимать? До уровня зарплаты квалифицированного инженера на заводе? Платить сто тысяч человеку, который должен перебрать картошку из одного ангара в другой? Почему работник без малейшей квалификации должен получать, как сотрудник интеллектуального труда с высшим образованием? Давайте будем адекватны. Хорошо, допустим, бизнес начнет платить всем такие зарплаты. Как вы думаете, сколько тогда будет стоить ваша морковка? 500 рублей? 700? Не предел. Бизнес заложит повышение зарплаты в стоимость продукции. Это закон, его не избежать.
– У вас есть сезонные рабочие?
– Скажем так, разница в численности между зимой и летом процентов двадцать. Надо работать в теплицах, собирать посылки – сейчас этим заняты порядка восьмидесяти человек. Еще есть лаборатория, где не только квалифицированные сотрудники, но и помощники: мыть пробирки, таскать цветы из оранжереи и обратно.
– Немного цифр. Сколько у вас сейчас теплиц в квадратных метрах? Количество продукции увеличиваете год от года?
– Где-то 1,2 гектара промышленных теплиц. Это круглогодичный комплекс со всеми «пирогами». А если брать сезонные теплицы, там еще гектара три, может, чуть больше. Мы просто строим их каждый год. Количество продукции тоже стараемся увеличивать, но, скорее, идет исключение каких-то сортов, высадка новых на пробу. В этом году у нас на испытаниях стояло около восьмисот сортов томатов в теплицах. Это нужно, чтобы просто понимать, как дальше развиваться, в каком направлении. И так со всей продукцией.
– А какие качественные достижения можешь выделить? Сорта, технологии? Достижения не бизнеса, но производства.
– Я у руководства предприятия уже пять лет. За это время мы построили гектар промышленных теплиц, два складских комплекса, увеличили площадь питомника на триста с лишним гектаров. Провели частичную автоматизацию производства. Чем это считать – достижением или поступательным развитием? То, что в период всех кризисов, перипетий, встрясок компания осталась на плаву, – уже достижение.
– Процитирую тебя же: «Наши продажи – как лакмусовая бумажка. В зависимости от того, что люди покупают, мы сразу понимаем, кризис в стране или нет. Если люди начинают покупать цветочки, значит, у них появились деньги. Если картошку – значит, деньги закончились». Что покупают сейчас?
– Картошку. Сейчас люди берут продуктовый набор, чтобы обеспечить себя едой – дешевой и калорийной.
– Рынок упал?
– Знаешь, на днях в Москве проходила конференция, на которой представители e-commerce рапортовали об увеличении объема продаж всего и вся через электронную коммерцию. Да, у них все хорошо. А для меня повсеместное падение среднего чека и переход людей из офлайна в онлайн прозвучало тревожным звонком. Это значит, что офлайн как таковой начинает отмирать. Будут закрываться торговые центры, сети, останутся пустыми кинотеатры. Приходит понимание, что такая модель бизнеса потихоньку уходит в прошлое. Деньги заканчиваются у людей, и они начинают более вдумчиво тратить – перестают покупать одежду и развлекаться. Мы можем сколько угодно говорить о крупных проектах, которые запускает государство. Но, к сожалению, народ от этого богаче не становится.
– А тот рынок, на котором работаете вы (рынок саженцев и семян), как он себя ведет?
– Он вырос, потому что люди не хотят зависеть от того, какие цены поставит продуктовая сетка на те же томаты из Израиля. Хочется иметь свое и сейчас. И знать точно, что это не химия, не гербициды, а чистый продукт.
– Рынок вырос. А «Сады России» – вместе с ним?..
– Как мы можем вырасти, если нас задавили налогами? Никак. Государство пилит сук, на котором сидит, иначе я это не назову.
– То есть у вас увеличилась выручка, но уменьшилась прибыль?
– У нас в пять раз выросла налоговая нагрузка, о какой выручке можно говорить? И все только потому, что зернопроизводителям захотелось получить льготы, и они пролоббировали введение налога на добавленную стоимость к единому сельхозналогу. Теперь они могут радоваться и хлопать в ладоши. А все остальные отрасли в сельском хозяйстве воют. И если кто-то еще и может рассчитывать на дотации от государства, то растениеводство, питомниководство, плодоводство остались в полном минусе. Слушаешь федеральных чиновников от Минсельхоза – они постоянно вспоминают только свеклу, картофель, пшеницу. Уважаемые, а томаты вы почему забыли? Это второй продукт на столе отечественного потребителя, Россия – помидорная страна. А яблоки? Польша ежегодно отгружает в Китай миллионы тонн яблок и зарабатывает на этом бешеные деньги. А мы что делаем? Мы сидим. Потому что нам производить нерентабельно. Когда у тебя налогооблагаемая база 26 %, ты уже ничего не сделаешь.
– А что это за налог 26 %?
– Шесть процентов – единый сельхозналог, и еще двадцать – НДС. Если раньше у нас был стимул к развитию, то сейчас он обрублен раз в десять. По сути, на «Садах России» зарабатываю не я, а государство. Как из этой ситуации выходить – никто не знает. Это просто маразматичная схема: если у тебя оборот меньше ста миллионов, то платишь шесть процентов, а если больше – двадцать шесть.
– Получается, вы платите 26 % с оборота?
– Да. Когда я спрашивал у чиновников в Москве: «А какой стимул у людей выходить за оборот сто миллионов, развиваться и повышать объем продукции?», они просто отводили глаза и прятались. В прямом смысле – не хотели встречаться и разговаривать. Наш местный Минсельхоз пытался помочь всеми силами, потому что реально понимает что к чему. Хорошо, что губернатор подключился к решению вопроса. С его подачи мы получили частичное возмещение НДС, потому что перешли на другую ставку на определенную часть продукции – НДС десять, а не двадцать.
– Как губернатор узнал, что у вас проблемы? Как поучаствовал?
– Он приезжал к нам на предприятие, смотрел, оценивал, задавал вопросы. Выслушал нас, а потом поехал в Москву и там в числе прочих проблем озвучил вот эту нашу. После его вмешательства вопрос получил положительную динамику. Надеюсь, сейчас у нас не отберут это право. А вообще – смешно! Говорим о собственной производственной безопасности, но саженцы плодовых деревьев и вообще вся «зеленка» из Европы стоят дешевле, чем разведенные здесь. С учетом таможенных пошлин, перевозок и прочего.
– Это из-за разницы налогообложения?
– Это потому, что они платят 7 % налогов и получают 30 % дотаций от государства. Такова европейская политика продовольственной безопасности. Вдумайся в цифру. 30 % твоих затрат государство возвращает просто по умолчанию – эта сумма прямыми деньгами заходит на счет производителя. Как мы можем с ними конкурировать? Как думаешь, какая у них будет цена на саженцы с такой поддержкой? Да, у них дороже рабочая сила, энергоносители, но это все нивелируется. Поэтому я говорю, что вмешательство губернатора сильно облегчило нам жизнь, но не купировало ситуацию. Отечественные цветочники на грани вымирания: опять все закупаем в Голландии, потому что выращивать стало невыгодно. Блин, ребята! Долгие годы бизнес работал под шесть процентов и выживал без господдержки – ее просто не было. Никто не хотел признавать нас сельхозпроизводителями. А потом вы взяли и навесили еще двадцать процентов налогов. Ну и как выживать? Многие закрылись, некоторые перешли на закуп европейского материала, потому что производить свой стало нерентабельно. Гораздо проще купить-продать и наплевать, что оно сдохнет через год. Государство богатое, даст еще денег на озеленение.
– Как вы выживаете? Наращиваете обороты?
– У нас высокие цены. Мы вынуждены были частично заложить этот НДС в цену продукции. И стали неконкурентны. Пока держимся за счет собственного качества и имени, наработанного за многие годы.
– В прошлом году Минсельхоз обсуждал возможность лишения господдержки садоводов, использующих импортные саженцы: предполагалось, что эта мера позволит увеличить долю российского посадочного материала. Она могла бы помочь?
– Сложный вопрос, отвечать на него надо осторожно. Селекции как таковой в нашей стране сейчас практически не осталось. Она и на уровне институтов почти мертва, если сравнивать с тем объемом, который был в советское время. Ситуация становится чуть лучше, я рад, что государство принимает меры для поддержания и развития селекции во всех секторах сельского хозяйства, но до садоводства, боюсь, дойдет еще не скоро. Я выскажу свое частное мнение: для нашей сферы вхождение в ВТО стало губительным, потому что мы получили бесконтрольный приток продукции, который не можем сдержать законодательно. Сразу начинают говорить, что это ограничительные меры, что мы не имеем права… Получается, что сейчас около 90 % денег, выделенных на озеленение, утекают за границу. После введения единого сельхозналога и НДС отечественная «зеленая» отрасль по сути умерла.
– Но вы ведь занимаетесь селекцией?
– Мы сотрудничаем со Свердловским институтом, Челябинской аграрной академией, Брянским институтом садоводства, Тимирязевской академией… У нас все же НПО, есть государственный участок, который мы содержим за свой счет, микроклональная лаборатория. Мы работаем. Но это мы. А большинство участников российского рынка не имеют такой возможности.
– Где сейчас продается ваша продукция?
– По всей России. Мы торгуем через сайт, доставка «Почтой России». У нас была проблема с задержками, да, но она уже решилась. «Почта России», к ее чести, включилась в работу и пошла навстречу по ключевым вопросам.
– Ты говоришь, что продажи офлайн умирают и все переходит в онлайн. Но это ведь всегда был ваш основной канал сбыта?
– Почти половина наших продаж приходится на каталоги, примерно столько же на сайт, но и магазины закрывать не планируем. Дело не в том. Для меня переход людей в офлайн – показатель того, что у них заканчиваются деньги. Есть такие вещи, которые лучше покупать только лично, потрогав руками. Но когда ты приходишь в офлайн, у тебя нет возможности получить промокод, дополнительную скидку. Есть ценник – приходи и покупай. А в онлайне можно гоняться за промокодами, которые работают только здесь и сейчас, скидками на товар. Офлайн не обладает такой гибкостью. Представь, есть два крупных маркетплейса, и их политика такова, что они в любой момент могут объявить скидку на твой товар. Вот ты поставил им продукт по сто рублей продаваться, а они говорят: «Нет, завтра эта штука будет стоить пятьдесят, у нас акция по плану». И ты ничего не сможешь с этим сделать, ведь уже подписал договор. А у тебя себестоимость шестьдесят, плюс еще самому маркетплейсу надо дать денег. Вот и выходит, что ты поставил товар по шестьдесят, а назад получил двадцать. А покупатель имеет сиюминутную выгоду.
– А корпоративные продажи? Вы же строите сейчас питомники по заказу какой-то компании?
– В целом оптовые продажи составляют у меня не больше пяти процентов. Мы собираемся заложить коммерческие сады под ягоду, но выступаем подрядчиком. Это привлечение наших компетенций в чужой бизнес. Потому что заказчик обращался в разные государственные институты, включая Тимирязевскую академию, но ему не помогли. А мы можем, у нас есть компетенции, сотрудники и понимание, как строится работа.
– В прошлом интервью ты сказал, что «будущее любого бизнеса за автоматизацией, а квалифицированных сотрудников никакие институты не предоставят, их можно только самостоятельно вырастить». Какие шаги к автоматизации производства вы сделали за последние годы?
– Бизнес, в чье развитие не вкладываются, – по сути мертвый. Чтобы оставаться хотя бы на минимальном уровне развития технологий, надо не просто идти – надо бежать в ногу со временем и желательно еще вперед заглядывать. Так или иначе, в нашу жизнь все больше проникают искусственный интеллект, интеллектуальные системы, роботы. Впечатленный успехами компаний с мировым уровнем, я тоже захотел часть функций увести от ручного труда в сторону автоматизации. Да, сельское хозяйство с роботами не так легко подружить. Но мы стараемся автоматизировать хотя бы часть процессов. Например, сотрудничаем с миасским заводом, который под нас собирает роботизированную систему учета и сбора посылок. Это наша совместная разработка – моя и их конструкторского бюро, узкоспециализированный продукт, который не имеет аналогов. И мы этим гордимся.
Однако я вынужден констатировать, что наша страна отстает в сфере развития автоматизации еще и в силу того, что уровень просвещения среди владельцев бизнеса часто очень низок. Некоторое время назад я был на собрании производителей сельскохозяйственных культур, и это люди старой закалки. Да, из них можно гвозди делать, но представление о том, что такое роботы и как с ними работать, у них отсутствует.
– А сколько человек работает в «Садах России»?
– В нашем штате 250 сотрудников, из них 70 работают в офисе, остальные на производстве.
– Задала этот вопрос, потому что, по некоторым оценкам, потребность предприятий агросектора в трудовых мигрантах оценивается в сто тысяч человек ежегодно. Прошлогодний запрет на въезд рабочих из-за коронавируса резко отрицательно сказался на многих бизнесах. Как вы справляетесь?
– Я не знаю, чья это была идея – закрыть въезд в страну мигрантам. Но то, что она была плохой, – факт. Не бывая в поле, не понимая, чем живет и дышит сельскохозяйственное предприятие, невозможно понять, какие последствия вызовет то или иное решение. Некоторое время назад была пресс-конференция Владимира Владимировича, на которой ему задали вопрос: «Почему ананасы и морковка стоят почти одинаково?» А все просто. Представьте, что у вас есть предприятие, которое выращивает морковь. И внезапно ее некому сеять. Почему? Граждане ближнего зарубежья приезжают вахтовым методом, их нужно селить, кормить, поить. Зато не требуется каждое утро увозить их на работу и вечером обратно, у них нет семейных проблем, не болеют мама/папа/дочка. Они стопроцентно выходят на работу. Получив зарплату, эти сотрудники не уйдут в запой на две-три недели. А с русскими работниками вот так, и это большая проблема. Мы постоянно обращаемся на биржу труда, и некоторое время назад нам там заявили: «К вам не идут, у вас работать надо». Так везде, не только у нас. После демографической революции все более-менее трудолюбивые граждане отправились в город. А на селе остались либо старики, либо те, кто «квасят» по-черному. Видимо, кто-то умный посчитал убытки, которые принесло решение о закрытии границ, и понял, что его надо отменять, иначе ситуация грозит коллапсом.
– И мигранты вернулись?
– Да. И к нам охотно едут – у нас неплохие зарплаты, которые мы не задерживаем. Люди понимают, что они защищены, потому что официально оформлены. Мы соблюдаем Трудовой кодекс. Наши работники знают, что их не кинут. Зато напоят, накормят, обеспечат медицинское сопровождение в случае любых проблем. Это нормальное отношение – и нам отвечают тем же.
– То есть сейчас проблем с кадрами нет?
– Сейчас – нет. Мы набрали полный штат. Но весной, когда только открыли авиасообщение, творился какой-то бред, потому что привезти одного человека стоило порядка ста тысяч. «Аэрофлот» открыл один рейс в неделю и задрал цены на билеты до Москвы до восьмидесяти тысяч. Кто-то наживался и зарабатывал на этих рейсах сумасшедшие бабки, потому что билеты в очередь перепродавались по космическим ценам. И люди покупали – выхода не было, стояли стройки, поля. Никто не хочет идти на работу. Ты вложил десять миллионов на посев, а урожай стал в три раза меньше из-за того, что сотрудников забрали. Нужно восполнять затраты – соответственно, увеличиваешь цены.
– Многие говорят: «Поднимайте зарплаты, и у вас не будет проблем с русскими сотрудниками». Я читала такие комментарии, их много.
– Да ладно?! Хорошо, а до какой степени поднимать? До уровня зарплаты квалифицированного инженера на заводе? Платить сто тысяч человеку, который должен перебрать картошку из одного ангара в другой? Почему работник без малейшей квалификации должен получать, как сотрудник интеллектуального труда с высшим образованием? Давайте будем адекватны. Хорошо, допустим, бизнес начнет платить всем такие зарплаты. Как вы думаете, сколько тогда будет стоить ваша морковка? 500 рублей? 700? Не предел. Бизнес заложит повышение зарплаты в стоимость продукции. Это закон, его не избежать.
– У вас есть сезонные рабочие?
– Скажем так, разница в численности между зимой и летом процентов двадцать. Надо работать в теплицах, собирать посылки – сейчас этим заняты порядка восьмидесяти человек. Еще есть лаборатория, где не только квалифицированные сотрудники, но и помощники: мыть пробирки, таскать цветы из оранжереи и обратно.
– Немного цифр. Сколько у вас сейчас теплиц в квадратных метрах? Количество продукции увеличиваете год от года?
– Где-то 1,2 гектара промышленных теплиц. Это круглогодичный комплекс со всеми «пирогами». А если брать сезонные теплицы, там еще гектара три, может, чуть больше. Мы просто строим их каждый год. Количество продукции тоже стараемся увеличивать, но, скорее, идет исключение каких-то сортов, высадка новых на пробу. В этом году у нас на испытаниях стояло около восьмисот сортов томатов в теплицах. Это нужно, чтобы просто понимать, как дальше развиваться, в каком направлении. И так со всей продукцией.
– А какие качественные достижения можешь выделить? Сорта, технологии? Достижения не бизнеса, но производства.
– Я у руководства предприятия уже пять лет. За это время мы построили гектар промышленных теплиц, два складских комплекса, увеличили площадь питомника на триста с лишним гектаров. Провели частичную автоматизацию производства. Чем это считать – достижением или поступательным развитием? То, что в период всех кризисов, перипетий, встрясок компания осталась на плаву, – уже достижение.
Не смирный воин
– В тебе много агрессии?
– Эмоциональности много. А что считать агрессией? По отношению к кому? Недавно была ситуация: ко мне обратились жители дома 1а по улице Троицкой. Горячей воды нет, отопления нет, люди замерзают. Подключился, попробовал решить вопрос мирно, разговаривая со всеми замешанными в этом деле. Пока со мной общались вежливо, никакой агрессии не было. А вот когда один из чиновников решил, что сидит в высоком кабинете и может людям хамить, посылать далеко и надолго, тогда и мне захотелось ответить. Кем бы ты ни был, ты должен оставаться человеком. И если уж работать пришел туда, где требуется общение с людьми, значит, будь добр – оставайся вежлив всегда и везде. Хорошо, что руководство этого чиновника оказалось вменяемым.
– Бизнес для тебя – это охота или земледелие? Я всегда говорю, что у меня второе. Мы семечко посадили и поливаем его годами.
– Неправильная постановка вопроса. Не имеет значения, какой у тебя бизнес, важно – кто ты сам. Я считаю, люди делятся на крестьян и воинов. Человек, который готов ответить на агрессию агрессией, отстаивать свои интересы и жизнь до конца, независимо от того, что происходит вокруг, – воин. Крестьянин сдастся.
– Ты – воин?
– Не мне судить, но я бы назвал себя воином.
– А один в поле может быть воином?
– Может. Есть масса примеров уникальных людей, которые в одиночку наворотили таких дел, что чертям в аду тошно стало.
– Одна знакомая бизнесвумен сказала так: «В моей компании незаменимых нет. Кроме меня».
– Я с ней не соглашусь. Смотря кого считать незаменимым. Когда ты имеешь штат работников, включенных в процесс, несложно поменять одного сотрудника среднего звена. Но как только вопрос касается топов, у тебя неизбежно происходит потеря качества и темпа. И если ты считаешь, что, убрав этого менеджера, всего лишь потратишь время, то ты наивный албанец. Нужно четко взвесить, какую цену придется заплатить. Незаменимые люди есть, их много, они повсюду вокруг нас. Увольняя сотрудников, мы теряем их идеи, харизму, умение работать.
– Так все же – один в поле воин, или команда важнее?
– Дело в том, что все мы так или иначе играем в чьей-то команде. Ты тоже кого-то поддерживаешь, участвуешь в его процессах. И при этом остаешься владельцем своего бизнеса, журнала. Индифферентных людей не бывает. У тебя есть конкуренты? Это чужая команда, за ними стоят другие лица. Вы можете пересекаться, дружить, но они – отдельно. При этом, если посмотреть более общо, вместе вы – команда журналистов, которая в случае опасности встанет плечом к плечу против кого-то третьего. Поэтому – да, ты можешь быть лидером и воином в своей организации, принимать решение, куда вести войско. Но также ты входишь в команду кого-то еще, кто принимает решения на своем уровне.
– Что зажигает в тебе огонь?
– Когда мне говорят: «Это невозможно». Всю жизнь слышу. Не всегда бросаюсь доказывать обратное, но для меня это работает как раздражитель. Математическая задачка. И если она мне достаточно интересна, я ее решу.
– А зачем тебе пистолет?
– Знаешь, когда я слышу рассуждения: «Да на фига вам охрана? Если профессионалы захотят, они и так вас убьют», я каждый раз думаю, что да. Вот только сил и средств им надо будет затратить гораздо больше, чтобы причинить ущерб. Я охраны не имею – незачем, хоть и могу себе позволить. Но вот против идиотов, вытворяющих, например, на дороге такое, что за голову хватаешься, хватит и травмата. Банальный пример: еду утром, никого не трогаю – какой-то тип начинает сигналить, перестраиваться, пытаться меня обогнать, подрезать, размахивая руками. Я даже не понял, чем я этого человека зацепил. Есть претензия? Подъезжай спокойно, рассказывай. Нет, надо орать, машины бить, в драку лезть. Был у меня подобный случай, когда человек сигналил, кричал что-то, выскочил из автомобиля, подбежал ко мне. А я просто положил пистолет на панель под лобовым стеклом – и все закончилось. Иногда просто наличие оружия уже срабатывает как тормозящий фактор.
– Ты всегда ждешь нападения?
– Я всегда живу с готовностью защищать: свою семью, сотрудников, людей, которые просто оказались рядом.
– А нападают?
– Неважно. Ты либо чувствуешь в себе эту ответственность и готовность, либо нет. И тут мы возвращаемся к вопросу, кто ты – воин или крестьянин? Второй ответственности не любит.
– О каком событии этого года ты бы рассказал своим детям и внукам, когда они вырастут?
– Этот год запомнился тотальной паникой населения, когда из всех утюгов нам кричали, что коронавирус нас убьет, и бедные люди тратили все свои деньги на запасы медикаментов. Ужасное время. Журналисты в погоне за хайпом нагнетали невыносимый кошмар – очень хотелось спросить, зачем они так делают. Никто не понимал, что надо делать, когда и чем это закончится. Люди сидели по домам и зверели.
– А что-то хорошее было в этом году?
– Хорошо, что живешь, просыпаешься утром, можешь обнять детей. Ты здоров – этого достаточно, не гневи Бога. Он дал тебе этот день – живи! неизвестно, что будет завтра.
– Есть решение, которое ты бы изменил, если бы получил шанс?
– Конечно. У меня, как и у любого человека, есть поступки, за которые мне стыдно. Которые я бы не повторил. Правда, в этом году такого не случалось.
– Повзрослел?
– Постарел))
– А когда ты это почувствовал?
– Года три назад. Когда на тебя ложится вся махина предприятия и ты понимаешь, что отвечаешь за огромное количество людей, это приземляет. Особенно если выхода нет, и ты, как тот хомяк, – пищи, но беги. Вот я пищу и бегу. Не сказать, что мне это не нравится. Но ответственность сильно возросла. 250 – это не просто цифры, это семьи, жизни, судьбы. И когда у кого-то из сотрудников случается беда, она не где-то далеко, а рядом с тобой. И ты сам решаешь, пройти мимо или помочь. Был хороший мультик в советское время «Делай добро и бросай его в воду». Как-то так.
– В одном интервью Ирина Хакамада сказала, что если приумножение денег – единственная цель, то ей это не интересно.
– Я не Ирина Хакамада. Считаю, что деньги могут быть целью. Сначала ты их зарабатываешь, а потом уже можешь позволить себе другие цели.
– Конечно, речь о том этапе, когда ты закрыл первоначальные потребности.
– Я знаю немало людей, чьи цели – власть, общественное дело, самореализация. Но все это стало возможным только после того, как у них появились деньги.
– А у тебя какая цель?
– Сейчас – деньги. Хотя бы потому, что я осознаю, что мне надо поставить детей на ноги, дать им хорошее образование, ввести в жизнь.
– То есть ты не считаешь, что заработал на это? Знаешь, в фильме «Шырли-мырли» одна из главных героинь, американка, говорила: «Может быть, вы много кушать?»))
– Мы живем здесь и сейчас. Откладывая жизнь на завтра, ты умрешь, ничего не увидев. У меня есть знакомая, которая при зарплате в несколько миллионов покупает самую дешевую зубную пасту и питается фаст-фудом. Потому что экономит, откладывает на будущее детей, на форс-мажор. Зачем? Что ты видела в этом мире? И жизнь, как правило, в какой-то момент говорит: «Ах, у тебя эти деньги лежат? Ну, на тебе задачу, в которую ты сейчас все всадишь». И подкидывает проблему, которая стоит ровно столько, сколько у тебя отложено. Ты не замечала, что, когда у тебя появляется глобальная задача, под нее вдруг появляются ресурсы из ниоткуда?
– Да, конечно.
– Закон равновесия. Если ты чего-то очень сильно захотел – оно тебе обязательно прилетит.
– У тебя есть настольная книга?
– «Путешествие» Марко Поло, «Государь» Макиавелли. Некоторые современные писатели тоже нравятся. В Челябинске живет один шикарный автор, фантаст высокого слога. У него очень хороший литературный язык, качественная проработка сюжета, знание мелких деталей. Зовут Алексей Кулаков. Я взял его себе на зарплату.
– Зачем?
– Когда я с ним созвонился и спросил, почему так долго не выходит продолжение, он ответил, что на те деньги, которые сейчас платят за книги, долго не проживешь. А писать белиберду он не хочет. Я узнал, сколько он зарабатывает. Подумал и решил, что пусть лучше человек с таким пониманием литературы пишет книги, чем работает где-то установщиком окон. Возможно, его работы потом будут читать мои дети.
– Ты хочешь, чтобы он написал книгу про тебя? Или про «Сады России»?
– Нет. Если кому-то придет в голову написать о нас книгу – пожалуйста. Но не на заказ.
– Ты азартный? В чем это проявляется?
– Да во всем. Как без азарта жить? Это приключения, вызов, эмоции. И я многим готов рискнуть, но не личным. Физическим, но не моральным. И не бизнесом – он не мой, а наш. Никогда не стану рисковать тем, что мне не принадлежит.
– Ты свободный человек?
– Нет, как и ты. Что такое свобода? Это не возможность поехать куда-то отдохнуть – это вольность в поступках. Ты ограничен нормами, правилами этикета, пониманием, кто и как посмотрит на любой твой поступок. А бомжу все пофиг.
– Чему хочешь посвятить следующий год?
– Плотной, серьезной учебе. Результатом станут, если я правильно все рассчитал, большие деньги.
– Это главная цель на новый год?
– Нет, главная цель – оставаться самим собой.
– Знаешь, есть старая шутка: «Куда я попал?» – «А куда вы целились?» Так вот, куда ты целишься?
– Скажем так, я целюсь в благополучие – мое, людей рядом со мной, сотрудников, коллег. И под благополучием я имею в виду здоровье, отсутствие сложностей, проблем.
– Каких результатов тебе надо достичь, чтобы ты чувствовал, что обеспечен финансово?
– Я никогда так не скажу. Для себя мне хватит, а вот для семьи, работников, социальных целей нужно очень много.
– Каких социальных целей?
– Помогать разным незнакомым людям. Некоторых я даже не видел ни разу. Иногда узнаешь чью-нибудь историю, хочешь поддержать, помогаешь. Я выбираю делать это для тех, кто не опускает руки. На всех меня не хватит, но хоть кому-то. Детскую спортивную команду поддержать, школу, спортсменов, которые не имеют возможности поехать на соревнования из-за того, что денег нет.
– А что бы ты пожелал сейчас читателям?
– Дай Бог всем здоровья! ///
– В тебе много агрессии?
– Эмоциональности много. А что считать агрессией? По отношению к кому? Недавно была ситуация: ко мне обратились жители дома 1а по улице Троицкой. Горячей воды нет, отопления нет, люди замерзают. Подключился, попробовал решить вопрос мирно, разговаривая со всеми замешанными в этом деле. Пока со мной общались вежливо, никакой агрессии не было. А вот когда один из чиновников решил, что сидит в высоком кабинете и может людям хамить, посылать далеко и надолго, тогда и мне захотелось ответить. Кем бы ты ни был, ты должен оставаться человеком. И если уж работать пришел туда, где требуется общение с людьми, значит, будь добр – оставайся вежлив всегда и везде. Хорошо, что руководство этого чиновника оказалось вменяемым.
– Бизнес для тебя – это охота или земледелие? Я всегда говорю, что у меня второе. Мы семечко посадили и поливаем его годами.
– Неправильная постановка вопроса. Не имеет значения, какой у тебя бизнес, важно – кто ты сам. Я считаю, люди делятся на крестьян и воинов. Человек, который готов ответить на агрессию агрессией, отстаивать свои интересы и жизнь до конца, независимо от того, что происходит вокруг, – воин. Крестьянин сдастся.
– Ты – воин?
– Не мне судить, но я бы назвал себя воином.
– А один в поле может быть воином?
– Может. Есть масса примеров уникальных людей, которые в одиночку наворотили таких дел, что чертям в аду тошно стало.
– Одна знакомая бизнесвумен сказала так: «В моей компании незаменимых нет. Кроме меня».
– Я с ней не соглашусь. Смотря кого считать незаменимым. Когда ты имеешь штат работников, включенных в процесс, несложно поменять одного сотрудника среднего звена. Но как только вопрос касается топов, у тебя неизбежно происходит потеря качества и темпа. И если ты считаешь, что, убрав этого менеджера, всего лишь потратишь время, то ты наивный албанец. Нужно четко взвесить, какую цену придется заплатить. Незаменимые люди есть, их много, они повсюду вокруг нас. Увольняя сотрудников, мы теряем их идеи, харизму, умение работать.
– Так все же – один в поле воин, или команда важнее?
– Дело в том, что все мы так или иначе играем в чьей-то команде. Ты тоже кого-то поддерживаешь, участвуешь в его процессах. И при этом остаешься владельцем своего бизнеса, журнала. Индифферентных людей не бывает. У тебя есть конкуренты? Это чужая команда, за ними стоят другие лица. Вы можете пересекаться, дружить, но они – отдельно. При этом, если посмотреть более общо, вместе вы – команда журналистов, которая в случае опасности встанет плечом к плечу против кого-то третьего. Поэтому – да, ты можешь быть лидером и воином в своей организации, принимать решение, куда вести войско. Но также ты входишь в команду кого-то еще, кто принимает решения на своем уровне.
– Что зажигает в тебе огонь?
– Когда мне говорят: «Это невозможно». Всю жизнь слышу. Не всегда бросаюсь доказывать обратное, но для меня это работает как раздражитель. Математическая задачка. И если она мне достаточно интересна, я ее решу.
– А зачем тебе пистолет?
– Знаешь, когда я слышу рассуждения: «Да на фига вам охрана? Если профессионалы захотят, они и так вас убьют», я каждый раз думаю, что да. Вот только сил и средств им надо будет затратить гораздо больше, чтобы причинить ущерб. Я охраны не имею – незачем, хоть и могу себе позволить. Но вот против идиотов, вытворяющих, например, на дороге такое, что за голову хватаешься, хватит и травмата. Банальный пример: еду утром, никого не трогаю – какой-то тип начинает сигналить, перестраиваться, пытаться меня обогнать, подрезать, размахивая руками. Я даже не понял, чем я этого человека зацепил. Есть претензия? Подъезжай спокойно, рассказывай. Нет, надо орать, машины бить, в драку лезть. Был у меня подобный случай, когда человек сигналил, кричал что-то, выскочил из автомобиля, подбежал ко мне. А я просто положил пистолет на панель под лобовым стеклом – и все закончилось. Иногда просто наличие оружия уже срабатывает как тормозящий фактор.
– Ты всегда ждешь нападения?
– Я всегда живу с готовностью защищать: свою семью, сотрудников, людей, которые просто оказались рядом.
– А нападают?
– Неважно. Ты либо чувствуешь в себе эту ответственность и готовность, либо нет. И тут мы возвращаемся к вопросу, кто ты – воин или крестьянин? Второй ответственности не любит.
– О каком событии этого года ты бы рассказал своим детям и внукам, когда они вырастут?
– Этот год запомнился тотальной паникой населения, когда из всех утюгов нам кричали, что коронавирус нас убьет, и бедные люди тратили все свои деньги на запасы медикаментов. Ужасное время. Журналисты в погоне за хайпом нагнетали невыносимый кошмар – очень хотелось спросить, зачем они так делают. Никто не понимал, что надо делать, когда и чем это закончится. Люди сидели по домам и зверели.
– А что-то хорошее было в этом году?
– Хорошо, что живешь, просыпаешься утром, можешь обнять детей. Ты здоров – этого достаточно, не гневи Бога. Он дал тебе этот день – живи! неизвестно, что будет завтра.
– Есть решение, которое ты бы изменил, если бы получил шанс?
– Конечно. У меня, как и у любого человека, есть поступки, за которые мне стыдно. Которые я бы не повторил. Правда, в этом году такого не случалось.
– Повзрослел?
– Постарел))
– А когда ты это почувствовал?
– Года три назад. Когда на тебя ложится вся махина предприятия и ты понимаешь, что отвечаешь за огромное количество людей, это приземляет. Особенно если выхода нет, и ты, как тот хомяк, – пищи, но беги. Вот я пищу и бегу. Не сказать, что мне это не нравится. Но ответственность сильно возросла. 250 – это не просто цифры, это семьи, жизни, судьбы. И когда у кого-то из сотрудников случается беда, она не где-то далеко, а рядом с тобой. И ты сам решаешь, пройти мимо или помочь. Был хороший мультик в советское время «Делай добро и бросай его в воду». Как-то так.
– В одном интервью Ирина Хакамада сказала, что если приумножение денег – единственная цель, то ей это не интересно.
– Я не Ирина Хакамада. Считаю, что деньги могут быть целью. Сначала ты их зарабатываешь, а потом уже можешь позволить себе другие цели.
– Конечно, речь о том этапе, когда ты закрыл первоначальные потребности.
– Я знаю немало людей, чьи цели – власть, общественное дело, самореализация. Но все это стало возможным только после того, как у них появились деньги.
– А у тебя какая цель?
– Сейчас – деньги. Хотя бы потому, что я осознаю, что мне надо поставить детей на ноги, дать им хорошее образование, ввести в жизнь.
– То есть ты не считаешь, что заработал на это? Знаешь, в фильме «Шырли-мырли» одна из главных героинь, американка, говорила: «Может быть, вы много кушать?»))
– Мы живем здесь и сейчас. Откладывая жизнь на завтра, ты умрешь, ничего не увидев. У меня есть знакомая, которая при зарплате в несколько миллионов покупает самую дешевую зубную пасту и питается фаст-фудом. Потому что экономит, откладывает на будущее детей, на форс-мажор. Зачем? Что ты видела в этом мире? И жизнь, как правило, в какой-то момент говорит: «Ах, у тебя эти деньги лежат? Ну, на тебе задачу, в которую ты сейчас все всадишь». И подкидывает проблему, которая стоит ровно столько, сколько у тебя отложено. Ты не замечала, что, когда у тебя появляется глобальная задача, под нее вдруг появляются ресурсы из ниоткуда?
– Да, конечно.
– Закон равновесия. Если ты чего-то очень сильно захотел – оно тебе обязательно прилетит.
– У тебя есть настольная книга?
– «Путешествие» Марко Поло, «Государь» Макиавелли. Некоторые современные писатели тоже нравятся. В Челябинске живет один шикарный автор, фантаст высокого слога. У него очень хороший литературный язык, качественная проработка сюжета, знание мелких деталей. Зовут Алексей Кулаков. Я взял его себе на зарплату.
– Зачем?
– Когда я с ним созвонился и спросил, почему так долго не выходит продолжение, он ответил, что на те деньги, которые сейчас платят за книги, долго не проживешь. А писать белиберду он не хочет. Я узнал, сколько он зарабатывает. Подумал и решил, что пусть лучше человек с таким пониманием литературы пишет книги, чем работает где-то установщиком окон. Возможно, его работы потом будут читать мои дети.
– Ты хочешь, чтобы он написал книгу про тебя? Или про «Сады России»?
– Нет. Если кому-то придет в голову написать о нас книгу – пожалуйста. Но не на заказ.
– Ты азартный? В чем это проявляется?
– Да во всем. Как без азарта жить? Это приключения, вызов, эмоции. И я многим готов рискнуть, но не личным. Физическим, но не моральным. И не бизнесом – он не мой, а наш. Никогда не стану рисковать тем, что мне не принадлежит.
– Ты свободный человек?
– Нет, как и ты. Что такое свобода? Это не возможность поехать куда-то отдохнуть – это вольность в поступках. Ты ограничен нормами, правилами этикета, пониманием, кто и как посмотрит на любой твой поступок. А бомжу все пофиг.
– Чему хочешь посвятить следующий год?
– Плотной, серьезной учебе. Результатом станут, если я правильно все рассчитал, большие деньги.
– Это главная цель на новый год?
– Нет, главная цель – оставаться самим собой.
– Знаешь, есть старая шутка: «Куда я попал?» – «А куда вы целились?» Так вот, куда ты целишься?
– Скажем так, я целюсь в благополучие – мое, людей рядом со мной, сотрудников, коллег. И под благополучием я имею в виду здоровье, отсутствие сложностей, проблем.
– Каких результатов тебе надо достичь, чтобы ты чувствовал, что обеспечен финансово?
– Я никогда так не скажу. Для себя мне хватит, а вот для семьи, работников, социальных целей нужно очень много.
– Каких социальных целей?
– Помогать разным незнакомым людям. Некоторых я даже не видел ни разу. Иногда узнаешь чью-нибудь историю, хочешь поддержать, помогаешь. Я выбираю делать это для тех, кто не опускает руки. На всех меня не хватит, но хоть кому-то. Детскую спортивную команду поддержать, школу, спортсменов, которые не имеют возможности поехать на соревнования из-за того, что денег нет.
– А что бы ты пожелал сейчас читателям?
– Дай Бог всем здоровья! ///
