курган. арт-пространство
Орел среди воронов
Интервью с Максимом Фадеевым
Даже если бы кроме Линды Максим Фадеев не создал ничего, этого было бы достаточно, чтобы войти в историю. Мы специально прилетели в Москву, чтобы поговорить с ним о музыке, шоу-бизнесе и планах в отношении родного города.
- У меня есть сын. Зовут его Иван, и ему 8 лет. Он ученик Сан Саныча Галушко. Любит вашу песню «Вдвоем» и сказку про Савву. Он передает вам привет и просит задать вопрос. С него я и начну: «Легко ли вам приходят в голову песни? И есть ли разница – писать эстрадную музыку или симфоническую?»
- Никакой разницы. Зависит от образования – вот и все. Я не умею писать музыку. Я просто делаю то, что
кажется нужным. Никто меня этому не учил. Нет же такого понятия – «научить композитора». Как? Можно
научить гармонии, азам музыки. А сочинять – нельзя. Ведь художников много, миллион, но Леонардо да
Винчи – один. Рисовать в разной степени умеют все, но не так. Здесь то же самое: смысл – во внутреннем наполнении. Больше ничего нет.
- Я прочитала много ваших интервью. И в одном из них зацепилась за выражение «музыкальный контент». Вы говорите о том, что у нас не учат создавать качественный музыкальный контент. А чем это отличается от «писать и сочинять музыку», как это делали Моцарт, Бах или Бетховен?
- Контент – это просто осознанное событие. Зря вы ищете здесь сложности. Если человек пишет живую музыку и она нравится, значит, все в порядке. Если она никому не нужна, значит, это тоже с чем-то связано. Это звенья одной цепи.
- Вы когда-нибудь работали бесплатно?
- Конечно. Я полжизни работал бесплатно.
- Вы же планируете проект в Кургане?
- Да. Я хочу помочь молодым пацанам найти себя. Других задач нет. Буду инвестировать в курганскую видеостудию, создавать место, где мы займемся большими делами – от компьютерной графики до клипов, вплоть до фильмов. Если наши люди в Кургане потянут, будем делать сериалы. Также я беру на кураторство Курганский детский дом. В общем, планов много. Шевельнем этот нешевелящийся вакуум.
- Нешевелящийся регион?
- Абсолютно. А что, у вас шевелящийся регион? Трубы на тех же местах разорванные стоят, как стояли, когда я
уехал ребенком. Но сейчас пришел новый губернатор и я надеюсь, что ситуация изменится. Я верю в него.
- Это судьба, наверное, многих маленьких городов.
- Ну, давайте тогда вообще ничего не делать. Пусть оно уйдет под воду, и все. Если кто-то хочет что-то делать,
надо же это приветствовать, да?
- Обязательно. А расскажите о том, как и почему появился ваш лейбл MALFA?
- Он появился в 93-м году. Потому что я решил создать музыкальную компанию, которую веду до сих пор.
- В этом году вы закрыли продюсерский центр.
- Это просто название такое. Теперь мы лейбл, да. Сейчас время другое. Это в Кургане трубы торчат из того же самого места, а мир шагает вперед. Люди обеспокоены тем, что в городе ничего не происходит. Меня это расстраивает. Это мой город, хоть и живу я в другой системе координат. Редко бываю даже в Москве, восновном летаю по миру. Но у меня многие работают из Кургана. Я люблю своих очень. Я всех подтягиваю потихоньку.
- Никакой разницы. Зависит от образования – вот и все. Я не умею писать музыку. Я просто делаю то, что
кажется нужным. Никто меня этому не учил. Нет же такого понятия – «научить композитора». Как? Можно
научить гармонии, азам музыки. А сочинять – нельзя. Ведь художников много, миллион, но Леонардо да
Винчи – один. Рисовать в разной степени умеют все, но не так. Здесь то же самое: смысл – во внутреннем наполнении. Больше ничего нет.
- Я прочитала много ваших интервью. И в одном из них зацепилась за выражение «музыкальный контент». Вы говорите о том, что у нас не учат создавать качественный музыкальный контент. А чем это отличается от «писать и сочинять музыку», как это делали Моцарт, Бах или Бетховен?
- Контент – это просто осознанное событие. Зря вы ищете здесь сложности. Если человек пишет живую музыку и она нравится, значит, все в порядке. Если она никому не нужна, значит, это тоже с чем-то связано. Это звенья одной цепи.
- Вы когда-нибудь работали бесплатно?
- Конечно. Я полжизни работал бесплатно.
- Вы же планируете проект в Кургане?
- Да. Я хочу помочь молодым пацанам найти себя. Других задач нет. Буду инвестировать в курганскую видеостудию, создавать место, где мы займемся большими делами – от компьютерной графики до клипов, вплоть до фильмов. Если наши люди в Кургане потянут, будем делать сериалы. Также я беру на кураторство Курганский детский дом. В общем, планов много. Шевельнем этот нешевелящийся вакуум.
- Нешевелящийся регион?
- Абсолютно. А что, у вас шевелящийся регион? Трубы на тех же местах разорванные стоят, как стояли, когда я
уехал ребенком. Но сейчас пришел новый губернатор и я надеюсь, что ситуация изменится. Я верю в него.
- Это судьба, наверное, многих маленьких городов.
- Ну, давайте тогда вообще ничего не делать. Пусть оно уйдет под воду, и все. Если кто-то хочет что-то делать,
надо же это приветствовать, да?
- Обязательно. А расскажите о том, как и почему появился ваш лейбл MALFA?
- Он появился в 93-м году. Потому что я решил создать музыкальную компанию, которую веду до сих пор.
- В этом году вы закрыли продюсерский центр.
- Это просто название такое. Теперь мы лейбл, да. Сейчас время другое. Это в Кургане трубы торчат из того же самого места, а мир шагает вперед. Люди обеспокоены тем, что в городе ничего не происходит. Меня это расстраивает. Это мой город, хоть и живу я в другой системе координат. Редко бываю даже в Москве, восновном летаю по миру. Но у меня многие работают из Кургана. Я люблю своих очень. Я всех подтягиваю потихоньку.
Я хочу помочь молодым пацанам найти себя. Буду
инвестировать в курганскую видеостудию, создавать место, где мы займемся большими
делами – от компьютерной графики до клипов, вплоть до фильмов. Если наши люди в
кургане потянут, будем делать сериалы.
инвестировать в курганскую видеостудию, создавать место, где мы займемся большими
делами – от компьютерной графики до клипов, вплоть до фильмов. Если наши люди в
кургане потянут, будем делать сериалы.
- Когда-то вы сказали, что не будете развивать певческую карьеру, так как все попытки появиться на радио и телевидении со своим музыкальным материалом заканчивались рецензией «неформат». Как сейчас обстоят дела с рецензентами? Легко ли неформатным музыкантам попасть на радио и телевидение?
- Невозможно. Все то же самое. Единственное, что изменилось: системой доставки музыки до слушателя стал
интернет. Что же касается радиостанций и телевидения... Не может один человек решать за миллионы, что они должны смотреть. Кто он такой? В честь чего он взял, что мне его мнение интересно? На всех каналах, где присутствуют люди, происходит что-то страшное.
- Можно ли вообще обойтись без телевидения и радио?
- Конечно. Мы обходимся – в этом и кайф, в этом и свобода.
- Сейчас не случается столь же громких имен, какими в свое время были Пугачева или Лепс?
- Пугачева случилась в советское время, когда она была еще девочкой. Сейчас бы ей было сложнее на себя обратить внимание из-за гигантского потока музыкантов, певцов и солистов. А тогда какая была конкуренция? Один раз по «Утренней почте» показали – ты звезда, на следующий день на гастролях. Сейчас любую информацию можно получить, включая кнопку. А тогда ее давали ровно столько, сколько полагалось.
- А что сегодня обеспечивает успех?
- Хороший вопрос. В зависимости от подхода. Простейший – скандалы, грязища. Другой подход – это талант, интеллект, интерес, увлечение народа. Раньше был только один вариант, теперь – два.
- А без грязищи можно?
- Можно, но долго. Если я совершу какую-то глупость, обо мне завтра напишет весь мир. Но если я спою песню
про мир – обо мне не заговорит ни один человек.
- Смотрю я на многих ребят – они классно поют. Взять, например, «Голос». Потрясающие данные, высокий уровень подготовки. Но нет в них чего-то, отличающего от других. Многие навсегда так и остаются продюсерским проектом. Я ошибаюсь?
- А вы подумайте: Марк Бернес. Там есть голос?
- Нет. Там есть харизма. Внутреннее содержание.
- Утесов, Вертинский. Где голоса у этих людей? «Шаланды, полные…» Это что, голос? Ни у кого не было.
- А сейчас это внутреннее содержание востребовано?
- Нет. О том и речь. Деньги, секс, наркотики. Это все, что интересует, к сожалению.
- А как же ваши проекты?
- Мы пытаемся сказать что-то другое. Пытаемся. Среди криков «я трахну твою телку» мы хотим сказать, что это не так. Но молодежь слушает и радуется. Стадионы целые кричат. А раньше даже просто общаться с девочкой, которая с твоим приятелем дружит, был зашквар. Сейчас это норма. За айфон девочки готовы пойти в туалет и сделать минет.
- У меня работают молодые ребята. Они клевые, настоящие.
- Возможно, я не спорю. Но повторюсь, у меня есть множество других примеров. Я очень часто провожу кастинги и знаю это не понаслышке.
- Может, сложился стереотип, что в шоу-бизнес нельзя попасть через пение?
- Такой стереотип есть, это правда, но я точно знаю, что в шоу-бизнес можно попасть через талант и пение. Я
давно заколотил бы гвоздями «Дом 2», например. Эта передача уничтожает сознание людей.
- Я согласна с тем, что телевидение – это днище…
- Наконец-то.
- Но с другой стороны есть цифры, а это вещь упрямая. Цифры говорят о том, что телик рулит, его смотрит куча людей.
- Серьезно? Ну ок. Я только хочу узнать, а как они измеряют?
- Наверное, есть какие-то объективные…
- Вот видите? «Наверное». Нет. Измеряют просто. Взяли сто человек на работу в cаll-центр: «Алло. Что вы смотрите? Какой канал? Спасибо большое». Если из ста человек сорок смотрят, они ставят себе долю 40%. А вы
страну спросите. Кто-нибудь смотрит? Спросите своего сына. Хотя он еще маленький.
- Он вообще не смотрит телевизор.
- Он сидит в интернете. И будет сидеть в интернете. Потому что хочет получить информацию, которая нужна
ему.
- То есть вам не страшна потеря телевидения как площадки, как инструмента?
- Мне не страшна любая потеря. Не очень люблю, так сказать, войны.
- А с группой SEREBRO вы попали в китайский телик, не ошибаюсь?
- Мы попадаем на телевидение всего мира уже в течение шести лет.
- Я имею в виду концерт, который смотрело восемьсот миллионов человек. Там телик имеет гораздо большее значение, чем здесь?
- Там Советский Союз. Вернее, коммунистическая партия. Вы были в Китае? Съездите. Все то же самое, что было при советском времени. Просто они разрешили людям зарабатывать.
- А скажите, почему во все времена советские, российские артисты смотрели на Запад?
- Потому что мы жили в вакууме. И хотели быть похожими на тех, кто делает качественно. Вот что на вас сейчас
надето? Я не думаю, что курганшвей. Вы не хотите надевать курганскую одежду, потому что она ужасная. Потому что людям наплевать, они не хотят делать нормальную. Нет для этого человека. Нет Полозова, нет Мамонтова. Мелкоструичные все.
- Почему с группой SEREBRO вы пошли не на Запад, а на Восток?
- Мы и на Западе зарабатываем. Они популярны во всем мире. И, естественно, сейчас мы забираем Азию.
- Но вы сказали, что это было вашей ошибкой – идти на Запад.
- Да. Потому что там мы зарабатываем мало. В Азии могли бы иметь гораздо больше. Просто из-за количества
населения.
- Меня удивило, когда вы сказали,что попали на концерт Boney M. и были разочарованы исполнением. Я сама много лет не могу слушать Высоцкого на старых пластинках. Потому что он просто лажает, потому что музыки не хватает. И я-то думала, это во мне проблема: это же Высоцкий, его нужно вот таким слушать. Но записанный в 14-м году с симфоническим оркестром он звучит дотянуто и здорово.
- Ничего там не дотянуто. Он просто трезвый пел. Для меня Высоцкий – необсуждаемый персонаж. Это настоящий поэт, который умер рано, сгорел, как… Да кого ни возьми из поэтов. Он гений. Как в танце – Барышников, в виолончели – Ростропович.
- Мне казалось, живое исполнение искупает огрехи энергетикой, драйвом.
- Если человек кайфует от того, что делает, он просто получает удовольствие. Это как с женщиной – кого-то ты
хочешь, а кого-то – нет. Есть, например, заведения, где сидит одно снобье. Перед ними петь не хочется, и я не делаю этого никогда, ни за деньги, ни без них. А есть аудитория, которая тебя хочет и ждет, ты можешь разбиться в кровь и всегда получишь любовь и кайф. Это возникает или не возникает.
- Невозможно. Все то же самое. Единственное, что изменилось: системой доставки музыки до слушателя стал
интернет. Что же касается радиостанций и телевидения... Не может один человек решать за миллионы, что они должны смотреть. Кто он такой? В честь чего он взял, что мне его мнение интересно? На всех каналах, где присутствуют люди, происходит что-то страшное.
- Можно ли вообще обойтись без телевидения и радио?
- Конечно. Мы обходимся – в этом и кайф, в этом и свобода.
- Сейчас не случается столь же громких имен, какими в свое время были Пугачева или Лепс?
- Пугачева случилась в советское время, когда она была еще девочкой. Сейчас бы ей было сложнее на себя обратить внимание из-за гигантского потока музыкантов, певцов и солистов. А тогда какая была конкуренция? Один раз по «Утренней почте» показали – ты звезда, на следующий день на гастролях. Сейчас любую информацию можно получить, включая кнопку. А тогда ее давали ровно столько, сколько полагалось.
- А что сегодня обеспечивает успех?
- Хороший вопрос. В зависимости от подхода. Простейший – скандалы, грязища. Другой подход – это талант, интеллект, интерес, увлечение народа. Раньше был только один вариант, теперь – два.
- А без грязищи можно?
- Можно, но долго. Если я совершу какую-то глупость, обо мне завтра напишет весь мир. Но если я спою песню
про мир – обо мне не заговорит ни один человек.
- Смотрю я на многих ребят – они классно поют. Взять, например, «Голос». Потрясающие данные, высокий уровень подготовки. Но нет в них чего-то, отличающего от других. Многие навсегда так и остаются продюсерским проектом. Я ошибаюсь?
- А вы подумайте: Марк Бернес. Там есть голос?
- Нет. Там есть харизма. Внутреннее содержание.
- Утесов, Вертинский. Где голоса у этих людей? «Шаланды, полные…» Это что, голос? Ни у кого не было.
- А сейчас это внутреннее содержание востребовано?
- Нет. О том и речь. Деньги, секс, наркотики. Это все, что интересует, к сожалению.
- А как же ваши проекты?
- Мы пытаемся сказать что-то другое. Пытаемся. Среди криков «я трахну твою телку» мы хотим сказать, что это не так. Но молодежь слушает и радуется. Стадионы целые кричат. А раньше даже просто общаться с девочкой, которая с твоим приятелем дружит, был зашквар. Сейчас это норма. За айфон девочки готовы пойти в туалет и сделать минет.
- У меня работают молодые ребята. Они клевые, настоящие.
- Возможно, я не спорю. Но повторюсь, у меня есть множество других примеров. Я очень часто провожу кастинги и знаю это не понаслышке.
- Может, сложился стереотип, что в шоу-бизнес нельзя попасть через пение?
- Такой стереотип есть, это правда, но я точно знаю, что в шоу-бизнес можно попасть через талант и пение. Я
давно заколотил бы гвоздями «Дом 2», например. Эта передача уничтожает сознание людей.
- Я согласна с тем, что телевидение – это днище…
- Наконец-то.
- Но с другой стороны есть цифры, а это вещь упрямая. Цифры говорят о том, что телик рулит, его смотрит куча людей.
- Серьезно? Ну ок. Я только хочу узнать, а как они измеряют?
- Наверное, есть какие-то объективные…
- Вот видите? «Наверное». Нет. Измеряют просто. Взяли сто человек на работу в cаll-центр: «Алло. Что вы смотрите? Какой канал? Спасибо большое». Если из ста человек сорок смотрят, они ставят себе долю 40%. А вы
страну спросите. Кто-нибудь смотрит? Спросите своего сына. Хотя он еще маленький.
- Он вообще не смотрит телевизор.
- Он сидит в интернете. И будет сидеть в интернете. Потому что хочет получить информацию, которая нужна
ему.
- То есть вам не страшна потеря телевидения как площадки, как инструмента?
- Мне не страшна любая потеря. Не очень люблю, так сказать, войны.
- А с группой SEREBRO вы попали в китайский телик, не ошибаюсь?
- Мы попадаем на телевидение всего мира уже в течение шести лет.
- Я имею в виду концерт, который смотрело восемьсот миллионов человек. Там телик имеет гораздо большее значение, чем здесь?
- Там Советский Союз. Вернее, коммунистическая партия. Вы были в Китае? Съездите. Все то же самое, что было при советском времени. Просто они разрешили людям зарабатывать.
- А скажите, почему во все времена советские, российские артисты смотрели на Запад?
- Потому что мы жили в вакууме. И хотели быть похожими на тех, кто делает качественно. Вот что на вас сейчас
надето? Я не думаю, что курганшвей. Вы не хотите надевать курганскую одежду, потому что она ужасная. Потому что людям наплевать, они не хотят делать нормальную. Нет для этого человека. Нет Полозова, нет Мамонтова. Мелкоструичные все.
- Почему с группой SEREBRO вы пошли не на Запад, а на Восток?
- Мы и на Западе зарабатываем. Они популярны во всем мире. И, естественно, сейчас мы забираем Азию.
- Но вы сказали, что это было вашей ошибкой – идти на Запад.
- Да. Потому что там мы зарабатываем мало. В Азии могли бы иметь гораздо больше. Просто из-за количества
населения.
- Меня удивило, когда вы сказали,что попали на концерт Boney M. и были разочарованы исполнением. Я сама много лет не могу слушать Высоцкого на старых пластинках. Потому что он просто лажает, потому что музыки не хватает. И я-то думала, это во мне проблема: это же Высоцкий, его нужно вот таким слушать. Но записанный в 14-м году с симфоническим оркестром он звучит дотянуто и здорово.
- Ничего там не дотянуто. Он просто трезвый пел. Для меня Высоцкий – необсуждаемый персонаж. Это настоящий поэт, который умер рано, сгорел, как… Да кого ни возьми из поэтов. Он гений. Как в танце – Барышников, в виолончели – Ростропович.
- Мне казалось, живое исполнение искупает огрехи энергетикой, драйвом.
- Если человек кайфует от того, что делает, он просто получает удовольствие. Это как с женщиной – кого-то ты
хочешь, а кого-то – нет. Есть, например, заведения, где сидит одно снобье. Перед ними петь не хочется, и я не делаю этого никогда, ни за деньги, ни без них. А есть аудитория, которая тебя хочет и ждет, ты можешь разбиться в кровь и всегда получишь любовь и кайф. Это возникает или не возникает.
Курган – мой город, хоть и живу я в другой системе координат. Редко бываю даже в Москве, в основном летаю по миру. Но у меня многие работают из Кургана. Я люблю своих очень.
- Чем для вас был проект «Голос. Дети»? Благотворительность или вы хотели найти новых звезд?
- Я за него ничего не получал. Но и не искал никого. Просто я учитель по образованию и люблю детей. Но не хочу преподавать малышам – для этого мне не хватает усидчивости. Думаю, что могу дать больше людям от 16-17 лет.
- Почему продюсерский проект всегда живет мало?
- Мало? SEREBRO 13 лет. И он будет жить еще, пока не постареет. Проект «Глюкоза» живет восемнадцать лет.
Линда – тридцать. Все дышит, если сделано с душой. А если это из фанеры сколотить, конечно, развалится.
- Вы говорите, что шоу-бизнес должен меняться. Каким он должен быть сегодня?
- Просто другим. Вам нравится смотреть телевизор с нашими концертами? Мне – нет. Я не хочу видеть эти лица. Почему мне постоянно предлагают смотреть одних и тех же тридцать человек на протяжении всей моей жизни? Я не хочу. И не смотрю.
- Правильно ли я понимаю, что основная претензия к современному шоу-бизнесу – то, что туда не могут попасть неформатные ребята?
- Конечно. На радиостанциях сидят люди, которые могут не принять любую продвинутую музыку. Нам приходится идти на компромиссы, делать то, что они хотели всегда. Это коснулось не одного меня, а всех музыкантов, живших во времена беспредельных 2000-х годов. Было невозможно никуда попасть, ни к кому
вообще, никогда. Сидел кто-то на радиостанции и говорил: «Это неформат, неформат. А это формат». И почему он это решал – никто не знает. Кого раньше считали «критиком»? Человека осведомленного. Я понимаю, когда критик – Мусоргский, Бах, Шостакович, Чайковский, Рахманинов. Они писали критические замечания. А сейчас? Ди-джей становится музыкальным критиком только потому, что у него большая фонотека.
- А продюсеры у нас хорошие?
- Да нет их.
- А Иосиф Пригожин – продюсер или нет?
- Он менеджер. Музыкальный продюсер – человек, который создает музыку. Иосиф Пригожин занимается
поисками музыки, раскручиванием артистов, стратегией. Всеми техническими формами.
- Несколько лет назад я брала у него интервью. Он сказал, что проблема отечественного шоу-бизнеса в том, что артисты могут зарабатывать только на гастролях. И это изнашивает их.
- Это правда. Во всем мире музыканты записывают альбом, делают один тур и потом отдыхают. Делают второй
альбом года через четыре, кайфуют и радуются.
- А у нас так может быть?
- Невозможно. У нас выпустил песню – беги быстрей, гастролируй, пока на тебя идут. Не развито уважение к артистам. Думаю, в этом большая вина их самих: за деньги соглашались петь в банях, в туалетах, где угодно. Понятно, что не все. Но прецеденты были, и у людей создалось впечатление, что артисты все одинаковые. Российский шоу-бизнес я вообще не воспринимаю как бизнес. Только шоу и фрики. Какой бизнес? Смеетесь? В Корее в шоу-бизнесе крутятся семь миллиардов долларов.
- А в России?
- Двухсот миллионов нет. Все по-черному, по карманам. Семь миллиардов – это бюджет государства. А там эти
деньги просто крутятся в шоу-бизнесе. И все это только потому, что там невозможно украсть авторское право.
- Вы же самостоятельно каждую песню выкладываете в интернет?
- Да. Каждое прослушивание монетизируем. В любой соцсети.
- Значит, все-таки есть возможность зарабатывать не только на гастролях.
- Это маленькие деньги. В США, например, гонорар у артиста может быть 10% от фильма. Но фильмы стоят и
двадцать, и сорок миллионов долларов. Получил артист четыре миллиона долларов за работу, заплатил 28% налогов, и он в шоколаде. А наш артист должен проработать всю жизнь, чтобы умереть в малогабаритной квартире.
- Почему тогда ребята стремятся? Они не знают другой стороны?
- Конечно. Они видят глянцевую картинку, обложку. А на самом деле за этим стоят гигантский труд, огромные деньги, жуткие, совершенно разные ситуации. И не каждый человек выдержит это. Нужен специфический склад психики, чтобы сохраниться, не сойти с ума.
- И все-таки в слове «шоу-бизнес» два корня…
- Нет никакого бизнеса, еще раз говорю. Это не бизнес. Это детский сад.
- Люди, занимающиеся шоу-бизнесом, которого нет, ставят во главу угла деньги?
- Смотрите. Бизнесом можно называть то, что управляется. То, что приносит дивиденды общему собранию. У
нас ни одна компания не может об этом договориться. Попыток был миллиард. Я сам пытался создать единую систему координат, чтобы мы могли говорить о том, чего хотим, чего не хотим. Я хотел создать профсоюз, как в США. Помню, мы с Вупи Голдберг делали мультик, и я говорю: «Слушай, нам надо второй». Она отвечает: «Обращайся туда-то» и называет общину всех этих киноиндустрий. Это профсоюз, ты их не тронешь.
Естественно, что у большой машины есть голос, и его слушают. А у нас – разрозненные частные предприятия, которые могут управляться только частным лицом.
- Может, мы только первые шаги делаем? Там история гораздо длиннее.
- Знаете, я всегда сажаю деревья высотой пятнадцать-шестнадцать метров. Потому что хочу увидеть их сегодня. Я не собираюсь ждать: вот когда-нибудь наступит штиль. Да, возможно. Но, возможно, к этому времени ты уже умрешь.
- А когда дерево, которое вы хотите посадить в Кургане, начнет плодоносить?
- Как только мы запустим первый проект. Оно уже плодоносит. Силами курганских ребят мы сняли концерт Наргиз, когда она сюда приезжала. Это первая боевая проверка.
- Я за него ничего не получал. Но и не искал никого. Просто я учитель по образованию и люблю детей. Но не хочу преподавать малышам – для этого мне не хватает усидчивости. Думаю, что могу дать больше людям от 16-17 лет.
- Почему продюсерский проект всегда живет мало?
- Мало? SEREBRO 13 лет. И он будет жить еще, пока не постареет. Проект «Глюкоза» живет восемнадцать лет.
Линда – тридцать. Все дышит, если сделано с душой. А если это из фанеры сколотить, конечно, развалится.
- Вы говорите, что шоу-бизнес должен меняться. Каким он должен быть сегодня?
- Просто другим. Вам нравится смотреть телевизор с нашими концертами? Мне – нет. Я не хочу видеть эти лица. Почему мне постоянно предлагают смотреть одних и тех же тридцать человек на протяжении всей моей жизни? Я не хочу. И не смотрю.
- Правильно ли я понимаю, что основная претензия к современному шоу-бизнесу – то, что туда не могут попасть неформатные ребята?
- Конечно. На радиостанциях сидят люди, которые могут не принять любую продвинутую музыку. Нам приходится идти на компромиссы, делать то, что они хотели всегда. Это коснулось не одного меня, а всех музыкантов, живших во времена беспредельных 2000-х годов. Было невозможно никуда попасть, ни к кому
вообще, никогда. Сидел кто-то на радиостанции и говорил: «Это неформат, неформат. А это формат». И почему он это решал – никто не знает. Кого раньше считали «критиком»? Человека осведомленного. Я понимаю, когда критик – Мусоргский, Бах, Шостакович, Чайковский, Рахманинов. Они писали критические замечания. А сейчас? Ди-джей становится музыкальным критиком только потому, что у него большая фонотека.
- А продюсеры у нас хорошие?
- Да нет их.
- А Иосиф Пригожин – продюсер или нет?
- Он менеджер. Музыкальный продюсер – человек, который создает музыку. Иосиф Пригожин занимается
поисками музыки, раскручиванием артистов, стратегией. Всеми техническими формами.
- Несколько лет назад я брала у него интервью. Он сказал, что проблема отечественного шоу-бизнеса в том, что артисты могут зарабатывать только на гастролях. И это изнашивает их.
- Это правда. Во всем мире музыканты записывают альбом, делают один тур и потом отдыхают. Делают второй
альбом года через четыре, кайфуют и радуются.
- А у нас так может быть?
- Невозможно. У нас выпустил песню – беги быстрей, гастролируй, пока на тебя идут. Не развито уважение к артистам. Думаю, в этом большая вина их самих: за деньги соглашались петь в банях, в туалетах, где угодно. Понятно, что не все. Но прецеденты были, и у людей создалось впечатление, что артисты все одинаковые. Российский шоу-бизнес я вообще не воспринимаю как бизнес. Только шоу и фрики. Какой бизнес? Смеетесь? В Корее в шоу-бизнесе крутятся семь миллиардов долларов.
- А в России?
- Двухсот миллионов нет. Все по-черному, по карманам. Семь миллиардов – это бюджет государства. А там эти
деньги просто крутятся в шоу-бизнесе. И все это только потому, что там невозможно украсть авторское право.
- Вы же самостоятельно каждую песню выкладываете в интернет?
- Да. Каждое прослушивание монетизируем. В любой соцсети.
- Значит, все-таки есть возможность зарабатывать не только на гастролях.
- Это маленькие деньги. В США, например, гонорар у артиста может быть 10% от фильма. Но фильмы стоят и
двадцать, и сорок миллионов долларов. Получил артист четыре миллиона долларов за работу, заплатил 28% налогов, и он в шоколаде. А наш артист должен проработать всю жизнь, чтобы умереть в малогабаритной квартире.
- Почему тогда ребята стремятся? Они не знают другой стороны?
- Конечно. Они видят глянцевую картинку, обложку. А на самом деле за этим стоят гигантский труд, огромные деньги, жуткие, совершенно разные ситуации. И не каждый человек выдержит это. Нужен специфический склад психики, чтобы сохраниться, не сойти с ума.
- И все-таки в слове «шоу-бизнес» два корня…
- Нет никакого бизнеса, еще раз говорю. Это не бизнес. Это детский сад.
- Люди, занимающиеся шоу-бизнесом, которого нет, ставят во главу угла деньги?
- Смотрите. Бизнесом можно называть то, что управляется. То, что приносит дивиденды общему собранию. У
нас ни одна компания не может об этом договориться. Попыток был миллиард. Я сам пытался создать единую систему координат, чтобы мы могли говорить о том, чего хотим, чего не хотим. Я хотел создать профсоюз, как в США. Помню, мы с Вупи Голдберг делали мультик, и я говорю: «Слушай, нам надо второй». Она отвечает: «Обращайся туда-то» и называет общину всех этих киноиндустрий. Это профсоюз, ты их не тронешь.
Естественно, что у большой машины есть голос, и его слушают. А у нас – разрозненные частные предприятия, которые могут управляться только частным лицом.
- Может, мы только первые шаги делаем? Там история гораздо длиннее.
- Знаете, я всегда сажаю деревья высотой пятнадцать-шестнадцать метров. Потому что хочу увидеть их сегодня. Я не собираюсь ждать: вот когда-нибудь наступит штиль. Да, возможно. Но, возможно, к этому времени ты уже умрешь.
- А когда дерево, которое вы хотите посадить в Кургане, начнет плодоносить?
- Как только мы запустим первый проект. Оно уже плодоносит. Силами курганских ребят мы сняли концерт Наргиз, когда она сюда приезжала. Это первая боевая проверка.
на радиОстанциЯх сидЯт люди, кОтОрые мОгут не принЯть любую прОдвинутую музыку. этО кОснулОсь не ОднОгО менЯ, а всех музыкантОв, живших вО времена беспредельных 2000-х гОдОв. былО невОзмОжнО никуда пОпасть, ни к кОму вООбще, никОгда. сидел ктО-тО на радиОстанции и гОвОрил: «этО неФОрмат, неФОрмат. а этО ФОрмат». и пОчему Он этО решал – никтО не знает.
- Чем вы сейчас живете больше всего? Какой из проектов вас в данный момент сильнее волнует?
- Меня волнуют все проекты одинаково. У меня нет специального отношения к специальным проектам. Мой
главный проект – компания MALFA, которую я хочу развивать и сделать крупнейшей, объединить вокруг нее много людей. Я не хочу зарабатывать с них, я хочу, чтобы они зарабатывали вместе с нами. Я вообще могу больше не работать. В этом смысле у меня все в порядке. Есть свои отели во Франции и на Бали – я могу поехать туда.
- Мне понравилась мысль о партнерстве. До этого таких случаев не было?
- И не будет. Никто не хочет договариваться. Это же выгодно – жить обособленно, никаких обязательств. Анархический подход, я бы сказал. Вот вам пример из жизни. Хотел сделать площадку для андеграунда: ребята бы заходили, а я давал возможность реализовываться, писать музыку – студия, съемка клипов и прочее. Но мой добрый, искренний посыл был воспринят неправильно. Поэтому я подумал: надо закрыть компанию на замочек.
- Что ж, большое спасибо за интервью.
- Хорошо. Как там Курган поживает?
- Надеждами. Надежды юношей питают. ///
- Меня волнуют все проекты одинаково. У меня нет специального отношения к специальным проектам. Мой
главный проект – компания MALFA, которую я хочу развивать и сделать крупнейшей, объединить вокруг нее много людей. Я не хочу зарабатывать с них, я хочу, чтобы они зарабатывали вместе с нами. Я вообще могу больше не работать. В этом смысле у меня все в порядке. Есть свои отели во Франции и на Бали – я могу поехать туда.
- Мне понравилась мысль о партнерстве. До этого таких случаев не было?
- И не будет. Никто не хочет договариваться. Это же выгодно – жить обособленно, никаких обязательств. Анархический подход, я бы сказал. Вот вам пример из жизни. Хотел сделать площадку для андеграунда: ребята бы заходили, а я давал возможность реализовываться, писать музыку – студия, съемка клипов и прочее. Но мой добрый, искренний посыл был воспринят неправильно. Поэтому я подумал: надо закрыть компанию на замочек.
- Что ж, большое спасибо за интервью.
- Хорошо. Как там Курган поживает?
- Надеждами. Надежды юношей питают. ///
Беседовала Елена Тельпиз
Текст: Марина Кваш
Фото: из архива продюсерского центра MALFA
Текст: Марина Кваш
Фото: из архива продюсерского центра MALFA
Follow UNO on Facebook
