Россия в миниатюре
Олег Колташов,
предприниматель, депутат областной Думы
КУРГАН. СОБЕСЕДНИКИ
Сложно дифференцировать, кто я в первую очередь, инженер, коммерсант, аграрий, депутат. У меня произошла синергия этих профессий. Интересы моего бизнеса пересекаются с интересами, существующими сегодня в области. Как бизнесмен я представляю отрасль, которая производит почти половину ВРП нашего региона. Будучи депутатом отстаиваю позиции сельскохозяйственных предприятий в областной Думе.
Принято считать Курганскую область промышленной. У меня другой взгляд. По итогам 2016 года ВВП перерабатывающей промышленности достиг 94 млрд руб., сельского хозяйства – 44. Почему­то в этих подсчетах предприятия АПК – мукомольные заводы, мясо­, молокопереработчики... – отнесены к первой категории, хотя они надстройка над чистым сельским хозяйством, их курирует соответствующий департамент. Давайте перенесем их туда, где им место, и статистика станет другой: 74 млрд руб. машиностроительного/обрабатывающего производства против 64 млрд сельского хозяйства и АПК. Вполне сопоставимые результаты.
А по оценкам экономистов, если в области половину ВВП дает сельское хозяйство, ее считают аграрной.
В чем плюс работы депутатом? Я могу транслировать свое мнение на разных уровнях. Были доклады в Совете Федерации, на комитете по аграрной промышленности, перед замминистра сельского хозяйства РФ. Я вижу плоды своей деятельности. Это прозвучит самонадеянно, но я считаю, что в том числе и мои выступления повлияли на последние решения Минсельхоза.
О субсидировании перевозок речь велась давно, но сейчас эти разговоры переходят в ранг государственной программы. И это не разовая акция. Государство готовит экспортную поддержку АПК, понимая, что другого выхода нет: если мы хотим развивать сельское хозяйство, кроме экспорта ничего не поможет. Почему? Рынок потребления в РФ — 140 млн человек, а на соседних рынках по полтора миллиарда едоков. Если у нас профицитное сельское хозяйство, надо всеми способами обеспечить предприятиям АПК выход за пределы страны, независимо, в каком регионе РФ они находятся.
У нас «логистически дискриминирующая» страна. Она тянется от Запада до Востока, и предприятия в центре ограничены: не могут уехать ни налево, ни направо. Сейчас, получая от государства субсидию в размере 200 руб. на тонну продукции, аграриям предлагают заплатить 4000 руб. ж/д тарифа. Каждый понимает, что это цифры разного порядка.
По итогам 2016 года ВВП
перерабатывающей промышленности достиг

94 млрд руб,
сельского хозяйства -
44 млрд руб.
Наша область – Россия в миниатюре. Если страна сидит на нефтяной игле, то Зауралье – на зерновой. Обладая определенным потенциалом, мы никак не используем его. Тривиальная переработка зерна в муку не требует инновационных вливаний или суперсложных технологических процессов, но именно она у нас не налажена вообще.
Устранить проблему можно, решая или фундаментальные задачи, или косметические. Я выбрал первое. Почему перерабатывающая промышленность сегодня не развивается? Почему сельское хозяйство не развивается так, как нам бы хотелось? Потому что нет экономически выгодных условий и достойных рынков сбыта, которые предлагают надлежащие цены. Только их появление мотивирует сельхозпроизводителя развиваться и осваивать новые направления.
Самые главные проблемы АПК — логистика и энерготарифы. Решим их, создадим соответствующую экспортную инфраструктуру, инвесторы сами к нам двинутся. Они скажут: у вас есть самый главный ресурс — плодородная земля. На ней можно выращивать сорго, а это важнейшая импортная культура для Китая, используемая для производства биоэтанола. Только Индонезия — островное государство с 260 млн жителей — потребляет пшеничную муку и зерно в огромном количестве, практически не производя этого продукта.
Нас нет в Японии не потому, что мы не способны конкурировать с американцами или австралийцами. Причина иная – сообщение с ней налажено только через азовские порты. И примеров такой логистики множество: с Урала мы везем пшеницу до Черноморья, там грузим и продаем в Турцию, которая вырабатывает из нашего зерна муку, далее экспортируя в страны Юго­Восточной Азии. Безумие!
Почему не включить госмеханизмы и не создать прямой, удобный, логичный маршрут? Строим на Дальнем Востоке терминал по перевалке, грузим пшеницу – и вот они, нужные страны, в 300 км по морю. Дайте нам логистические льготы, постройте экспортную инфраструктуру, и мы будем присутствовать в том регионе.


Конечно, быстрого эффекта не будет. Если мы столько лет не смотрели в сторону Дальнего Востока (металл, ископаемое сырье экспортировали, зерно, муку – нет), то нужно понимать, что пройдет время, прежде чем наладятся хозяйственные связи. Мы должны вырастить экспортера, как это сделали на Черноморском побережье, где есть серьезные, сильные фирмы. Сколько лет ушло на их становление? Многих это останавливает: мол, вкладываться надо сейчас, а результат получим только через 10 лет. Но чем раньше мы начнем изменения, тем быстрее сделаем область и вообще Сибирский регион инвестиционно­привлекательными в плане АПК.


Потенциал АПК велик. По сведениям департамента сельского хозяйства, в Курганской области есть 500 000 гектаров залежных земель, которые можно использовать для производства. Для примера: возьмем урожайность 18­20 центнеров с га, соберем на этих площадях до миллиона тонн пшеницы. Продадим этот объем по рыночным ценам, получим 8 млрд руб. Прибавим их к 64 млрд, которые дает сельское хозяйство. Во­первых, получим рост производства АПК на 15%, во­вторых, соотношение в «валовке» продукции машиностроительного и агропромышленного комплексов уравняется — 50 на 50. И только благодаря введению земель. А ведь еще один путь — применение более передовых технологий в АПК.


Первые деньги я заработал во время учебы в университете, на Арбате, продавая приборы ночного видения, бинокли, прицелы для иностранцев. Тогда, в начале 90­х, это запрещалось, но риск был минимальный. Меня могли привлечь только к административной ответственности.


Мой бизнес постоянно эволюционировал. Я начал с того, что торговал кондитерскими изделиями. Длилось это не больше года. Потом мы вышли на одно мукомольное предприятие и поняли, какой мука расхожий и востребованный продукт. Заниматься ею было интереснее, чем бегать по магазинам, собирать мешки мелочи, которой с нами обычно расплачивались. Следом – новый этап: продавая сырье, мы спросили себя: «Почему бы и нам не производить муку?» На паях с отцом поставили в Глядянке маленькую мельницу, а спустя время захотелось крупных объемов, и мы подключили мощности других предприятий. Наше зерно перерабатывали «Макфа», мельница на Омской, партнеры из Екатеринбурга. Обороты муки выросли до двух тысяч тонн в месяц – и новая эволюция. Пришло понимание, что без собственной большой мельницы все­таки не обойтись. Но нужна и «шелушилка». И вообще хочется серьезный объект, а значит, надо строить элеватор. Что в итоге мы и сделали.
От трейдинга закружилась голова. Деньги зарабатывались быстро, движуха: большие объемы, железнодорожные эшелоны – красиво и интересно. Проект мукомольного завода не останавливался, но шел медленно. Я понимал, что вернусь к нему в среднесрочной перспективе. Так и произошло.
Недавно мы решили, что переходим от горизонтального развития к вертикальному, к переработке. Воспользуемся льготным кредитом и начнем строить мукомольный завод. На каком­то ментальном уровне я «наелся» трейдинга, мне хочется продавать свой продукт.


Как говорил один хороший профессор, когда я учился: «Ребята, ракетчики вы или двигателисты – это не имеет никакого значения. Мы учим вас в первую очередь правильно мыслить: выбирать нужную информацию из существующей массы, структурировать и пользоваться ею». Любое высшее образование должно ставить перед собой такую цель. Придя в областную Думу, я понял, насколько это важно, потому что попал из обычного мира в мир законотворчества и лингвистически некомфортных форм выражения своих мыслей. Юридический язык сформирован так, чтобы избежать массы дополнительных трактовок каждого слова. Но это же его и усложняет. Первое время мне требовалась 6­7 раз перечитать закон, чтобы его понять.


Успешный человек – термин, ориентированный на окружение и внешние атрибуты. Для меня это непринципиально, гораздо важнее внутреннее ощущение комфорта, свобода самовыражения и то, что все мои желания совпадают с возможностями. Я плохой актер – не люблю неискренность и церемонии. Предпочитаю говорить с собеседником ровно так, как думаю, и только то, во что искренне верю.
Надеяться на глобальную удачу в чистом виде – это не для меня. Я никогда не выигрывал в лотерею даже рубля и давно понял, что должен рассчитывать в первую очередь на свои силы. Зато бывает так, что на пути к цели прилетают маленькие бонусы, помогающие не опустить руки, – это тоже важно. Конечно, сейчас мы одни из лучших трейдеров в Курганской области, но все это пришло к нам за 15 лет усердного труда по принципу черепахи – медленно, но верно. Будь я везунчиком, уже владел бы шестью элеваторами и рабочим мукомольным заводом.


Я долго искал источник вдохновения. Лет 10 назад хотелось, чтобы обо мне говорили, но сейчас это отошло на задний план, хотя не исключено, что осталось в подсознании. Сегодня меня мотивируют возможности. Я вижу их, задаю себе вопрос, почему до сих пор не использую? И начинаю действовать. Еще один важный стимулирующий фактор – доведение любого действующего механизма до идеального состояния. Сделать так, чтобы в нашем небольшом холдинге любой отдел мог работать без моего участия. Нахожу идею, возглавляю авангард ее реализации, выстраиваю работу так, чтобы она двигалась вперед без меня. Это интересно – наблюдать со стороны, как люди начинают сами принимать решения, контактировать с окружением, оценивать риски. Дело, идея эволюционируют, словно живой организм.


Легко ли вести бизнес в России? Когда я учился в Москве, завел много друзей, умных ребят. Некоторые из них стали коммерсантами, но спустя какое­то время ушли из бизнеса. Долго думал, почему, а затем осознал: я правильно переехал в Курган, где конкуренция слабее, – это облегчает старт.

В России приходится соперничать с госструктурами и частными организациями, занявшими доминирующее положение в период приватизации. Они не выстраивают бизнес с нуля, как это делаем мы, – просто в какой­то момент на рынке появляется игрок сразу на 15 голов выше остальных. Как с ним конкурировать?
Конечно, можно пополнять бюджет и за счет монополиста, но эта модель неустойчива. Для большей стабильности следовало бы создать 25 средних предприятий вместо одного большого, диктующего условия всему рынку.


У представителей европейских фирм, с которыми я общался, значительно выше бизнес­патриотизм и уровень ответственности в плане составления контрактов, педантичности, выполнения условий. Но я не ставлю это в укор российским компаниям. У нас просто пока нет предприятий с опытом семейной работы в 200 лет, чтобы активы передавались из поколения в поколение и дети стали успешными продолжателями дела. Мы к этому тоже придем.
Найдите нас на Facebook
Беседовала Елена Тельпиз
Фото: Евгений Кузьмин
Made on
Tilda