- Евгений, как в вашей жизни появился рок?

- Все началось с рок-н-ролла. В детстве, как и всех советских ребятишек, меня отправили в музыкальную школу. Наши с ней отношения, мягко говоря, не сложились. Меня отчислили за пропуски сольфеджио. Я не понимал, что от меня требуют преподаватели, и нравилось только петь в хоре. Правда, репертуар состоял из песенок «Савка да Гришка сделали дуду» или «У дороги чибис». Не могли эти произведения стимулировать десятилетнего пацана к занятию музыкой. Но когда лет в двенадцать я впервые услышал Beatles, то сразу понял: мое. До этого подобную музыку я не улавливал своими душевными антеннами, и она меня увлекла. Захотелось стоять на сцене с красивой гитарой… И лет до 25 рок представлял для меня всю музыку вообще. Он был чистой энергией, которая била из динамиков, бодрила, вдохновляла, давала стимул для жизни и творчества.

- Но то, что вы играли в «Майоре Сергееве», было тяжелее Beatles…

- Они стали только первым открытием, замочной скважиной в мир рок-н-ролла. Потомбылидвери, многодверей: Qween, Rolling Stones, Creedence, Slade, Nazareth.И «Майор» прошел длинный путь от полупопсовых баллад к более жёстким вещам.

- Почему вы не продолжили музыкальное образование?

- Были возможности пойти по этой стезе, но я отказывался. Мотивировал тем, что люди с консерваторскими знаниями никогда не двигали музыку вперед. Они играют по нотам, хуже или лучше, но именно недоучки, для которых музыка — это не просто звуки или такты, создают новые стили, работают на грани жанров.

- Вы пишете музыку сами?

- Да, но не владею нотной грамотой. Мое убеждение, вернее, фобия, что если я ее освою, мелодии перестанут приходить в голову. Зачем нарушать эту связь с космосом?

- «Майор Сергеев» появился в 1986 году, когда вам было двадцать. За годы существования его состав менялся. Вы сами уходили и приходили. С чем это было связано?

- Первый раз я оставил группу в начале 90-х. И на родине, и в плане семейном, финансовом, обстановка была непростой. Родился ребенок. Следовало выбрать: посвятить себя добыванию хлеба насущного или музыке. Тогда я не видел перспектив, не представлял, что она сможет меня кормить. Перерыв продолжался года четыре. Я не играл. Гитара стояла в углу, покрывалась пылью. У нее повело гриф. Он стал кривой, как плуг, потому что с отоплением в 90-е была беда. Приходилось заклеивать окна бумагой, класть на подоконник какие-то тулупы, чтобы супруга с сыном не замерзали. Тогда я занимался всем чем можно и нельзя, для того чтобы заработать. Современному молодому человеку сложно осознать, что происходит, когда разрушается огромная страна. Тогда все перевернулось с ног на голову. Бывшие спортсмены и военные пошли в бандиты, дербанились заводы, стрельба, стрелки… Своих учителей, которые вчера учили меня, я встречал на барахолке. Они торговали старой обувью, вещами. Все это казалось странным, и хорошо, что мне было не слишком много лет. Молодая психика все выдержала. Нас столько лет учили: «мы самые лучшие», «нас ждет светлое будущее», «мы строим коммунизм»…

- Вы в это верили?

- Когда тебе девять и на твоей шее пионерский галстук, как можно не верить тому, кого ты уважаешь, — своему учителю?

- А когда все разрушилось?

- Нужно было искать опоры в чем-то другом. Прежде всего в себе, в семейных ценностях. Тогда я пришел к богу, крестился.

- Я вчера весь вечер слушала «Майора Сергеева» и думала о том, что такая музыка не могла бы появиться сегодня.

- Согласен. Музыка отражает мысли людей, которые находятся в данный момент в данном месте в данное время. Я сказал про место потому, что, хотя мы жили в одной стране, условия в разных ее частях отличались, и это выражалось в непохожих строчках и мелодиях. Поэтому мы говорим про питерскую, сибирскую, свердловскую школы рока. Да, не обходилось без копирований, заимствований, появилась магнитоальбомная культура, тем не менее, уникальность сохранялась. В Зауралье тоже было стремление сделать что-то свое.

– У вас есть ностальгия по тем временам?

- Больше по молодости, а времена были непростые. Лет с пятнадцати не проходило и двух-трех дней, чтобы я что-то не написал, а потом на продолжительный период это прекратилось. Может быть, кризис, но из вынужденного бездействия всегда есть выход, как из болезни или тишины. В один момент я взял гитару и сочинил «Рюмку водки на столе». Позвонил Мишке Кукину, Вадиму Ходосевичу: «Ребята, давайте соберемся. У меня есть что вам показать». В ДКМ был шестиканальный магнитофон ADAT. Мы пошли туда и сыграли несколько песен, включая «Рюмку водки». Лет через пять эта запись, спонтанная и «сырая», попала в руки Григория Лепса.

- Я не ошибусь, если скажу, что песня стала для вас судьбоносной?

- Скорее, не ошибетесь. У меня был еще один период, не менее трагичный и противоречивый. В какой-то момент в Кургане все наладилось: пошел бизнес, появилась возможность заниматься творчеством. Мы прикупили аппаратец, студию, стали выезжать на региональные фестивали. И в кризисном 1998-м с бизнесом случился прокол. Все снова поверглось в бедность. Друзья, которые занимались коммерцией, предлагали в очередной раз что-то возродить, но я сказал «нет» и поехал в Москву.

- Это был 2000 год?

- В 1999-м сделал пробный заезд — как раз тогда и познакомился с Гришей Лепсом — и в 2000-м покатил практически в никуда. Меня внутренне поддержало то, что клип «Рюмка водки» уже крутился по телевидению. Хотя до момента, когда песня выстрелила, оставалось два года.

- О вас узнали?

- Нет, ни тогда, ни сейчас. Случилось другое: я узнал самого себя. Понял, что могу что-то сделать в этой жизни, на музыкальном поприще. Гордыню сразу пресек, и все, что связано с медными трубами, в моем случае не сработало. Я был уже взрослым мальчиком и понимал, как это может навредить. Когда стали звонить знакомые, друзья: «Ты слышал? Лепс пел «Рюмку водки» в «Олимпийском». Весь зал стоял!» Я воспринял эту новость спокойно.

- Поэтому продажу песни вы назвали своей самой успешной коммерческой сделкой?

- Не я, Лепс назвал. Он сказал, что это была лучшая инвестиция в его жизни. Я выражусь по-другому: хорошая песня попала в отличные руки. Ведь есть артисты хорошие, есть знаменитые, а есть те, кто долгие годы находится на самой вершине. В советские времена это была Алла Борисовна. В наши дни — Григорий Викторович. Он стоит там настолько твердо, что даже если бы перестал заниматься продюсерской деятельностью, выпускать новые песни, появляться на экранах ТВ и на волнах радиостанций, мог бы собирать зрительные залы еще лет 5-7. Такие люди становятся культовыми. И я очень рад обстоятельству, что моя песня помогла ему взойти на самую высокую ступень музыкального Олимпа.

- Когда я готовилась к интервью, то обратилась к друзьям в фейсбуке, есть ли у них вопросы к Жеке. И один человек велел спросить: как вы могли продать «Рюмку водки» за триста целковых?

- А о чем он сожалеет? О том, что продал? Или о том, что продал дешево?

- В этом было сожаление о преданных идеалах.

- Благодаря этим тремстам долларам, несчастным или счастливым, «Рюмку водки» услышали миллионы, ее знают за границей. Я сам был свидетелем, как на Пхукете рок-группа из тайцев пела ее, коверкая язык. Мне рассказывали люди, что приходили в итальянский отель, а там пианист за белым роялем знал только две русские песни: «Подмосковные вечера» и «Рюмку». Жалко эти триста долларов человеку, который задал вопрос?

- Я слушала вашу музыку и думала, что часто бывает так: очень честно и непрофессионально. А потом творчество проходит эволюционный путь и становится уже профессионально, но не так честно. С высоты возраста я смотрю на это философски. Но вопрос все же остается: а иначе быть может?

- Конечно. Не все из нас продюсерские проекты. Когда у человека есть финансовые возможности или сумасшедший талант, безумной силы энергетика, умопомрачительные песни и везение, он может попасть в команду профессионалов. Так было с Земфирой. Кроме ее искренности, молодости, свежести был профессионализм людей, которые ей помогали. Но если первое время ты все делаешь сам, выходит долго и всегда с ошибками. Получается честно и непрофессионально. Это касается не только группы «Майор Сергеев» и начинающего шансонье Жеки. Пути у всех разные, но всегда нужно искать баланс. Думаю, с опытом приходит умение делать песню свежо. Чтобы от зрелого профессионала она звучала, как будто написана лет тридцать назад. Это суперкласс. То, к чему все стремятся. Иногда получается.

- А у вас какое понимание своего творчества сейчас?

- Нужно исходить из того, как трансформируется жанр. Вот вам пример из жизни: когда-то человек сходил в армию и с тех пор сорок лет подряд напивается на День пограничника или ныряет в фонтан на день ВДВ. Он живет теми воспоминаниями, возможно, это были лучшие моменты его жизни. Но как же настоящее: любовь, друзья, близкие, работа, мечты, вера в Бога? То же касается шансона. Есть те, кто остался в жанре колючек и блатняка. А где развитие? Жанр эволюционирует. Из простеньких дешевеньких аранжировок под гитару и клавиши мы вырастаем в вещи музыкально-оркестровые, с живыми инструментами, профессионально записанные, когда стоимость студийного продакшна приближается к стоимости отечественного автомобиля. Это происходит для того, чтобы публика не слушала пробный продукт. Иногда за музыкальностью мы теряем и душевность, и духовность, и талант. Мы можем сделать что-то забойное или приятное, чувствительное для уха из совершенно никчемной песни, но если песня цепляет с первого слова, а еще и сделана хорошо — тогда совсем другой разговор.

- Сейчас вы исполняете шансон, потому что сами изменились или потому что он востребован, а рок – нет?

- С 2000 года сколько прошло? 18 лет? Я пою шансон уже дольше, чем рок. И мне сложно понять отечественных рокеров, которым по шестьдесят-семьдесят. RollingStones – да, это мировая культура, а наших пожилых людей, которые в узких-узких джинсиках…

- Шевчук?

- Шевчук – поэт, бард. Чтобы продвинуть свою гражданскую позицию, он облачает стихи в рок. Его можно назвать современным Маяковским, который поет под музыку.

- А вам комфортно в шансоне?

- Не только мне комфортно. И шансону комфортно, что я в нем. В моем творчестве периода группы «Майор Сергеев» было много баллад на грани рока и шансона, эстрадной музыки, даже попсы. Это отмечали все музыканты. Я не наступал на горло собственной песне. Просто одел свои строчки в другие аранжировки, и получилось то, что получилось. Мне многие отказывали, когда со своим первым альбомом «Сосны-кедры» я ходил по так называемым лейблам… Тогда мест, где можно издать дебютную пластинку, было пруд пруди, но в начале нулевых мой альбом не считался шансоном в привычном понимании. Мне отвечали: «Аранжировки странные, поешь ты странно. Какой-то не шансон. Это не будет продаваться». А стало.

- Когда к вам пришел достаток?

- Достаток – понятие относительное. Лично мне много не нужно. Другое дело, что у меня трое детей. Я хочу, чтобы они жили достойно, учились в хорошей школе, не нуждались. А себя я нормально чувствовал уже в середине 2000-х. Мне хватало тогда, хватает и сейчас.

- Вы воспринимаете свою публику как слушателей или как целевую аудиторию?

- Как единомышленников. Это люди, которые меня понимают и ждут каждую песню, не только альбомов. Я нечастый гость в телевизоре, не медийно-публичная личность, а значит, они пришли к моей музыке непростым путем. Где-то услышали — им понравилось. Потратили время, чтобы узнать, кто поет. Потом пришли на концерт. После выступления сфотографировались, мы обнялись, поговорили. С этого момента, наверное, ни один человек меня не покидал. И с каждым днем нас становится все больше, но это «добровольное общество спасания на водах».

- Расскажите о своих планах.

- Их – громадье. Прежде всего, хочу выступить третьего ноября в Курганской областной филармонии. Концерт будет не совсем обычным, не таким, как раньше. Я готовлю для Кургана новые песни. Хочу проверить, как их воспримут. Курганцы меня никогда не подводили. Здесь не работает правило «нет пророка в своем отечестве». Когда я уезжал в Москву, меня знали 20-30 любителей рок-н-ролла, а теперь столько, что лишь врожденная интеллигентность и вежливость не позволяют людям не давать мне проходу на улицах. Недавно пришли с мамой в обувной магазин. Когда все благополучно закончилось, мама подошла к продавцу и шепчет: «Я мама Жеки!», а продавщица: «Да я знаю! Люблю его песни, просто постеснялась что-то сказать». Я возвращаюсь в Курган в полные залы, и очень приятно чувствовать любовь и поддержку на земле, что меня воспитала. Примерно год назад «Яндекс» проводил исследование, кто из российских артистов популярнее всего в месте, где родился. Они считали поисковые запросы, скачивания музыки. Это длилось несколько месяцев. И, по версии «Яндекса», человек, сидящий перед вами, оказался самым любимым артистом на своей малой родине. ///

Беседовала Елена Тельпиз
Записала Елена Пылаева
Фото: Евгений Кузьмин