– А в чем смысл жизни?
– В том, чтобы подготовиться к жизни вечной. В чем смысл школы? Чтобы человек был хорошим учеником, впитал максимальное количество знаний, настроил свою волю, научился говорить «нет». Мы здесь учимся, сдавать экзамены будем там. Чему? Самому тяжелому искусству – любить. Это очень тяжело. Я все еще учусь любить людей. Самое тяжелое – «возлюбить врагов своих».
– Вы усмехнулись, когда я спросила: «Зачем монаху на море?» Но ведь с точки зрения светского человека, это все о бренном. А если мы говорим о вечном, то при чем здесь море и солнце?
– Удовольствия не запрещены, но им есть предел. Наш устав, Типикон, гласит: в такой-то праздник бывает великое утешение, братия. Пьем две красовули вина, едим сыр и яйца. А красовуля – это специальная чаша для вина объемом примерно в половину литра. Но они остались только в качестве музейных экспонатов. А на стол ставят стакан вина – больше монахи не выдержат. Есть еще такое удовольствие – пятьдесят граммов кагора и пятьдесят кипятка. Называется «теплота». В шестидесятых годах в Троице-Сергиевой лавре был очень добрый келарь – тот, кто ведает продуктами, кормит братию. Он и сам любил это дело, удовольствие получал. Но пришел новый наместник, которому алкоголь не нравился. Как всегда в большой праздник, келарь выставляет вино на столы. А наместник запрещает: «Нет, им не нужно вино». Нарушение устава, но хозяин – барин. Пожалел келарь братию, задумался. И придумал: добавил коньяк в квас, который не пил наместник. Монахам понравилось, они были рады)) А наместник сидит за своим столом, поражается: «Почему это монахи красные?» Благочинный отвечает: «Так ведь окна закрыты, чтобы старцы не простыли, жарко». Так что безгрешное удовольствие не запрещено, и нам даже мороженое дают в монастырях. Просто есть предел.
– Вот человек живет хорошей жизнью, приближается к Богу. Старается, работает над собой. С какой целью он это делает? В чем смысл соединения, для кого оно? Это не грех – идти к Богу ради своего спасения? Это же эгоизм.
– Мы приближаемся не для Бога, Он и так вседовольный и всеблаженный. Это нам нужно. Серафим Саровский что говорил? Приобрети мир духовный, и вокруг тебя спасутся тысячи. Исцели свою душу, и тогда к тебе потянутся. Мы рождаемся со страстями и должны с ними бороться. Каждое утро я делаю зарядку по тридцать минут. Мне это необходимо, чтобы спина не болела. А чтобы душа не болела, нужно двигаться к Богу. Грех бывает, как туберкулез, – не сразу виден, нет болевого синдрома. А помолишься, послужишь, думаешь: «Господи, как хорошо». Когда я учился в лавре, то в пять тридцать вставал на молебен у мощей. Никто не ставил нам это в обязанность. Но меня тянуло! Просыпаюсь – и бегу на молебен.
– Женщине можно зайти в церковь без платка? И что делать, если заходишь, а к тебе подходят и говорят: «Надень!»
– Можно. Если вам предлагают платок – наденьте, зачем конфликты. Но я всегда учу: есть те, кто специально собираются на литургию, готовятся с утра, они в платках и длинных юбках. И есть те, что просто заскочили в храм. Да, человек в светской одежде. А вы его не терроризируйте, не трожьте, он сам понимает, что одет не по церковным правилам. Но и у нас в храмах люди бывают разные. Одна подаст платок и отойдет. А есть такие, как я их называю, «вчерашние комсомолки». Жизнь не удалась, и эта бабушка ищет, на ком бы оттоптаться: «Ага! Без платка в храм пришла! Ну, сейчас я тебя, красавицу, прищучу!» Это не дело.
– Однажды я была с деловой поездкой в Далматово, и мне понадобилось зайти в монастырь. На мне были обычные брюки, ничего вульгарного. На входе меня притормозили и попросили не только повязать платок на голову, но и большое полотнище на туловище. Спрашиваю: «Зачем? Отвечают: «Чтобы не искушать братию». Неужели братию так легко искусить?
– Действительно, это делается, чтобы не искушать. Будучи студентом, в обычной мирской одежде приехал в женский монастырь, думал, я ведь уже свой, церковный. Идет мимо послушница лет двадцати. Окликнул, попросил рассказать про храм. А она, не глядя на меня, мимо прошла. Я обиделся – как же так? А потом вспомнил: я для нее кто? Объект искушения. Еще история: в 1986 году, когда я стал благочинным, распределял братию на работы, в том числе водить экскурсии. И вот звонят, говорят: «Отец Филипп бросил экскурсию и ушел». Люди в замешательстве. Думаю, что за своеволие?! Вызвал к себе. Отец Филипп рассказывает: «Да я больше не мог, там одни девушки молодые! Чувствую, совсем мне плохо, соблазн один! Развернулся и ушел». Я решил, что на экскурсии, видимо, надо ставить более совершенных духом братьев)
– Как вы относитесь к тому, что монахи, дав обет нестяжания, продолжают владеть имуществом?
– Обет нестяжания, как пишет святитель Игнатий (Брянчанинов), это внутреннее отношение к тем предметам, которые у тебя есть. Нигде не прописано детально, сколько и чего должно быть в твоей жизни. Бывает, старинная икона стоит, как хорошая машина. Будет пять таких икон – это уже стяжательство? Важнее то, как ты к этому относишься. Можно пристраститься к телефону и быть его рабом. Что в твоем сердце на первом месте? Автомобиль? Телефон? Крест? Это ради денег или ради святыни? У меня иконы в основном современные, чтобы не искушать других. Мне дарили дорогие, но я их передаривал. Бывают, конечно, те, кто на это обижаются. У меня есть панагия, которую я специально надеваю, когда еду в гости к дарителю. Он радуется. Это, конечно, очень по-человечески. Или был у нас в лавре такой брат: пришел, увидел мой крестик – давай поменяемся! Проходит две-три недели: «А давай назад?» Да пожалуйста! Монахи – они как дети. А не будете как дети – не войдете в Царствие Небесное. Так что без удовольствия никак нельзя.
– Будучи митрополитом, какую вы ставите перед собой цель?
– Просвещение людей. Когда я хожу, моя одежда звенит. В древности так у шутов было – позвонки. И у владыки они есть. Это символ того, что я должен нести слово Божие вовремя и не вовремя. Посмотри и хоть немного кинь туда. Может, не сразу, но семя взойдет.
– Каким вы видите будущее и настоящее Православной Церкви?
– Я не вижу. И не стараюсь смотреть, потому что это выше моей компетенции. Вот мой коридор, мой сектор обстрела. А что там дальше – я не спрогнозирую, слишком далеко. Церковью управляет Бог, а я управляю только собой и малой паствой. Он знает, что мы не должны ходить только по ровному полу, должны быть нагрузки – восход, падение. Чего мы хотим? «Тихое и безмолвное житие поживем, во всяком благочестии и чистоте». Но Тренер говорит иначе: надо тебе дать нагрузку. Бывает, нужна встряска, чтобы вернуться на путь истинный.
– Что для вас самое важное в жизни, в работе, в служении?
– Бог и связь с Ним. Потому что Он дает тебе силы, чтобы ты мог помогать людям, источник энергии. Что главное для телефона? Источник энергии, чтобы быть заряженным и служить людям. К сожалению, невозможно никогда не терять связь. Как спутники раньше были несовершенные: едешь, пропала связь, навигатор выключился, и ты чувствуешь себя беспомощным. Такое и у нас в жизни бывает. Бог-то всегда на связи, а мы – нет. Бывает, увлечешься, забудешься. Поэтому для меня самое главное – быть на связи с Богом и как можно меньше ее терять. ///